Избранное. Том I-II. Религия, культура, литература

Что, как народ Израилев, идут

Через расступившуюся зелень волн…[706]

И свежеокрашенные луга

С травой, покрытой влажными мазками

Кажутся выстиранной зеленой шелковой тканью…[707]

И апельсины так ярки,

Что каждый плод в листве густой

Подобен лампе золотой…[708]

Перевод А. Г. Сендрыка

Но радость пятится назад

К зеленым снам в зеленый сад..[709]

Перевод Г. Кружкова

Живи он дольше, видит Бог,

Он сделаться б снаружи мог

Лилеей, розой изнутри..[710]

Перевод И. Бродского

Все стихотворение, из которого заимствована последняя из этих цитат ("Нимфа и олененок"), выстроено на очень несерьезном фундаменте и можно вообразить, что бы в таком случае получилось у наших современных разработчиков легкомысленной тематики. Ни к чему, однако, снисходить до отталкивающих проявлений современности, чтобы отметить разницу. Вот шесть строк из "Нимфы и олененка":

Свой сад есть у меня: зарос

Лилеями, кустами роз,

Как дикая он чаща весь.

Весеннюю порою здесь

Он пасся.

Перевод И.Бродского

А вот пять строк из "Песни нимфы к Гиласу" из "Жизни и смерти Ясона" Уильяма Морриса:[711]

Я знаю маленький тайный сад,

Весь в лилиях и алых розах,

В нем я бродила бы, если б могла,

С росистой зари до росистой ночи,

И со мной бы бродил кое-кто еще.

Пока что сходство более явно, чем различие; хотя и возможно просто отметить в последней строке уклончивое упоминание какого-то неопределенного лица, фантома или какой-то формы и сравнить его с более откровенным соотнесением эмоции и объекта, которого ожидаешь от Марвелла. Но далее в стихотворении Моррис отходит очень далеко:

Пусть и слаба я и шаг мой неверен,

Все же во мне еще теплится жизнь

И я ищу, уже будучи в пасти смерти,

Вход в то счастливое место;

Ищу незабвенное лицо,

Когда-то виденное, когда-то целованное, когда-то отнятое у меня

Вблизи шелестящих волн.

Это если и напоминает что-либо, то, скорее, последнюю часть "Стыдливой возлюбленной". Что же касается различий, — они совершенно явные. Эффект очаровательного стихотворения Морриса создается туманностью чувства и неопределенностью его объекта; эффект стихотворения Марвелла — яркой, жесткой определенностью. И эта определенность не связана с тем, что Марвелла занимают более грубые, более простые или более плотские чувства. Чувство у Морриса ни более утонченное, ни более духовное; оно попросту более туманно: если кто-то усомнится в том, что более утонченное или более духовное чувство может быть определенным, пусть изучит выражение самых разных неплотских чувств в дантовом "Рае". Любопытный результат сравнения стихотворения Морриса со стихотворением Марвелла заключается в том, что первое из них, хотя и выглядит более серьезным, оказывается более легким; а "Нимфа и олененок" Марвелла, выглядящее более легким, оказывается более серьезным.

Так плачет бальзамина ствол,

Ножа познавший произвол;

Так плакали, творя янтарь

По брату Гелиады[712] встарь.

Перевод И. Бродского

Эти стихи обладают суггестивностью истинной поэзии, а стихи Морриса, являющиеся не чем иным, как попыткой создать суггестивность, на самом деле никакой пищи воображению не дают; и мы склоняемся к заключению, что суггестивность представляет собой ауру вокруг яркого, ясного центра, причем аура сама по себе существовать не может. Мечтательное, как сон наяву, чувство Морриса по сути своей незначительно; Марвелл же обращается к незначительной теме, чувству девушки к своему любимому ручному существу, и связывает ее с той неизбывной и страшной туманностью эмоций, что обволакивает все наши конкретные и явные страсти и с ними смешивается. Вот, например, как Марвелл делает это в стихотворении, вполне способном благодаря своим формальным пасторальным приемам показаться легкой вещицей:

Клоринда:

Здесь рядом текучий колокол фонтана

Звенит внутри вогнутой раковины.

Дамон:

Могла бы душа искупаться в нем, очиститься,

Или утолить свою жажду[713]?

Мы обнаруживаем, что метафора внезапно захватывает нас, заставляя вообразить духовное очищение. Здесь есть элемент неожиданности, как у Вийона:

Necessite faict gens mesprendre

Et faim saillir le loup des boys,

С пути сбивает нас нужда,

Волков из леса гонит голод[714]

Перевод Ф. Мендельсона

— той самой неожиданности, которой такое значение придавал По; здесь есть также сдержанность и спокойствие тона, делающие неожиданность возможной, А в стихах Марвелла, процитированных здесь, присутствует претворение знакомого в необычное, а необычного — в знакомое, что Кольридж считал свойством хорошей поэзии.