Избранное. Том I-II. Религия, культура, литература

Мне бы не хотелось оставлять у читателя впечатление, будто я попытался создать еще один дилетантский набросок абстрактного и практически неосуществимого будущего: проект, исходя из которого доктринер подвергает критике предпринимаемые шаг за шагом, изо дня в день усилия политиков. Названные усилия непременно должны осуществляться; но до тех пор, пока мы не сможем обрести порядка, в котором должны располагаться все жизненные проблемы, мы будем, скорее всего, лишь усугублять хаос. К примеру, пока мы рассматриваем финансы, промышленность, торговлю, сельское хозяйство лишь как конкурирующие интересы, время от времени, насколько это возможно, требующие согласования; пока мы рассматриваем "образование" как благо само по себе, максимально доступное каждому и не предполагающее никакого идеала благой жизни для общества или для индивида, — мы обречены двигаться от одного нелегкого компромисса к другому. Существует только одна альтернатива быстрой и элементарной организации общества для целей, которые, будучи лишь материальными и мирскими, столь же эфемерны, сколь мирской успех. Как политическая философия получает свою санкцию от этики, а этика — от истины религии, так лишь через возвращение к вечному источнику истины можем мы возлагать надежды на такую социальную организацию, которая бы, даже под угрозой своего полного разрушения, не игнорировала некоего сущностного аспекта реальности. Термин "демократия", как я уже не раз говорил, не содержит достаточного позитивного содержания, чтобы в одиночку противостоять силам, столь вам неприятным, — оно может быть легко ими трансформировано. Если вы не будете с Богом (а Он есть Бог ревнивый), вам придется воздавать почести Гитлеру или Сталину.

Я уверен, существует много людей, кто, как и я, оказались столь глубоко потрясены событиями сентября 1938 года[27], что так и не смогли оправиться от потрясения; людей, кому этот месяц принес более глубокое осознание положения в целом. Не то чтобы все это не поддавалось пониманию: в самих событиях не содержалось ничего удивительного. Не было наше глубочайшее огорчение, как это становится все более очевидным, и результатом несогласия с проводимой в тот момент политикой и связанным с ней поведением. Новым и неожиданным стало чувство унижения; оно, казалось, требовало акта личного раскаяния, смирения, покаяния и исправления; ведь в том, что случилось, присутствовала и твоя глубокая вовлеченность и ответственность. Это, повторяю, было не критикой действий правительства, но сомнением в основах цивилизации. Мы не могли согласовать одно убеждение с другим, у нас не нашлось идей, которые мы могли бы или подчинить, или противопоставить идеям, противостоящим нам. Было ли центром нашего общества, всегда так уверенного в своем превосходстве и в своей правоте и столь не сомневающегося в своих потенциальных ресурсах, нечто более вечное, чем конгломерат банков, страховых компаний и промышленных предприятий, и была ли у него вера более существенная, чем вера в совокупную прибыль и сохранение дивидендов? Мысли, подобные этим, сформировали исходный пункт и должны оставаться оправданием того, что я не мог не сказать.

6 сентября 1939 г.[28] Данная книга в целом, с предисловием и примечаниями, была закончена до того, как стало известно, что нам предстоит война. Однако возможность войны, ныне осуществившаяся, всегда осознавалась мною, и те единственные дополнительные замечания, которые я чувствую себя обязанным сделать, таковы: во-первых, расстановка сил, обнаружившая себя, более ясно доведет до нашего сознания взаимоисключающий характер альтернативы между христианством и язычеством; и, во-вторых, мы не можем позволить себе отложить конструктивное мышление до окончания военных действий — до того момента, когда, как известно из опыта, к доброму совету не всегда прислушиваются.

Примечания

С. 9. Используя термин "Идея", я, конечно, имел в виду определение, данное Кольриджем, когда в начале своего труда "Церковь и государство", он высказывается следующим образом: "Под идеей я подразумеваю (в данном случае) понятие вещи, не абстрагированное от какого-либо частного состояния, формы или модуса, в которых вещь может существовать в то или иное время; равно как и не образованное посредством обобщения от некоторого количества или последовательности таких форм или модусов; но дающееся знанием ее предельной цели".