Избранное. Том первый

Она должна прийти одна, пробраться, когда на улице меньше всего народу, как бы случайно зайти в гости. Да им и не о чем разговаривать — два слова, и дело с концом.

Но вечером Севда не может уйти из дому, не сказав матери, продолжал успокаивать себя Юрталан. А как она скажет, что пошла в гости к свекрови, когда та выгнала ее как собаку и наговорила ей столько обидных слов? «Она придет завтра! — решил Юрталан. — Скажет, что идет к кому-то другому, а зайдет к нам».

Юрталан лег рано, но его сигарета погасла только после полуночи.

— Довольно сосать эту отраву! — сердилась старуха. — Оставь ее, хоть пока лежишь.

Юрталан не отвечал ни словом, не шевелился, как будто не ему говорили. Нервы его были натянуты, он не переставал прислушиваться, словно все еще ждал сноху. Он слышал порой глухой топот тяжелых мужских шагов, вздрагивал от короткого и ленивого тявканья собак, улавливал легкие завывания студеного ветра за стеной. Около полуночи стукнула калитка, потом входная дверь — это Алекси виновато, на цыпочках возвращался домой. Он тихо поднимался по лестнице, медленно и осторожно переставляя ноги. «Не по хорошему пути пошел парень!» — подумал Юрталан, оторвавшись от своей неотвязной мысли, потому что и теперь, сквозь дремоту, он продолжал раздумывать над тем, найдет ли Севда время и повод зайти к нему. «Она и сегодня пришла бы, но, видно, не смогла!» — заключил он с уверенностью.

Юрталан проснулся очень рано с глубокой и смутной тревогой в душе. Он несколько раз моргнул и пришел в себя. Да, положение все то же. Прошли те спокойные утра, когда он просыпался с ясными планами работы на предстоящий день. Он встал, набросил на себя кожух и присел у печки.

— Что, уже рассвело? — сонно пробормотала старуха.

— Спи, рано еще.

Не зажигая лампы, чтобы не тратить попусту керосина, он тихонько отошел от печки, сел сгорбившись на маленький стульчик и закурил.

Медленно светало, морозные узоры на кухонном окошке оттаивали, пропуская первые проблески нового дня. Тяжелая и холодная зимняя мгла окутала молчаливое, озябшее село, и эта мгла не была похожа на густые и влажные туманы весны и осени, а напоминала ядовитый дым, пропитавший воздух. Покрытый льдом и изморозью двор был пуст. Печальным и унылым выглядело все в такое утро, даже голые, застывшие на холоде деревья казались поникшими от тоски. С улицы все чаще доносились быстрые и твердые шаги. Сквозь щели в воротах мелькали неясные фигуры прохожих. Юрталан знал, что Севда не придет так рано, и все же лихорадочно следил за этими фигурами, успевал даже различить, кто прошел — мужчина или женщина. Но почему сердце у него сжималось всякий раз, когда люди проходили мимо? И чем заметнее редела зябкая завеса морозной мглы и прояснялся день, тем сильнее Юрталан нервничал и беспокоился. По двору бродили куры и, размеренно кланяясь, выискивали, не завалялось ли где зернышко, потом бросались бежать, хотя никто за ними не гнался, словно просто хотели согреться, и укрывались под навесом. В будке у ворот лежали обе собаки. Время от времени они поднимали головы и прислушивались к каждому подозрительному шороху.

Впервые за многие годы у Юрталана нашлось время вглядеться повнимательнее во всех животных, населявших его двор. До сих пор они были для него лишь частью имущества — две собаки, сотня кур, коровы, волы, телушки. Он не знал их, не видел их привычек и характеров. Он не радовался им, как может радоваться человек живому существу, которое делит с ним тяжесть его труда. В молодости он знал своих волов, как пальцы на руке, дружески разговаривал с ними, и волы понимали его. Когда продавали вола или какой-нибудь из них подыхал, Тодор жалел о нем, как о потерянном близком человеке, ему подолгу бывало не по себе, особенно когда он попадал на те места, где недавно они работали вместе… Думая о прошлом и настоящем, Юрталан загляделся на черного петушка, горделиво и самодовольно шагавшего вдоль забора. Он был беззаботен и счастлив. Юрталан это видел и понимал. И почему-то особенно остро ощутил всю тяжесть своего положения, быстро и ясно осознав неизбежность страшного удара, который обрушится на его голову, если Севда донесет об убийстве мальчика Астарова. «Неужели донесет? — думал Юрталан, покачиваясь. — Может и донести, ничего удивительного!» Его сковал страх, он дышал с трудом и, глядя на улицу, думал, как было бы хорошо превратиться вдруг в нечто неодушевленное, бесчувственное, затерявшееся в этом мире…

Юрталан прислушался: старуха разговаривала в коридоре с Алекси. Она звала его завтракать, а тот отказывался. Юрталан окликнул его.

Алекси вошел в комнату и вытянулся у порога, как ученик, ожидающий наказания. Он был в своей ученической шинели, без фуражки, старательно причесан. Он искоса посматривал то на мать, то на отца и молчал.

— Почему не садишься есть? — спросил Юрталан, окидывая его сердитым взглядом.

— Не хочется.

— Где тебе захотеть, если ты приходишь домой среди ночи и выкуриваешь в день по три пачки табаку!