Избранное. Том первый

Иван усмехнулся — ведь она говорила об обоих своих сыновьях, как будто Минчо был еще жив. И ему хотелось сказать ей это, но не хватало духа. Ему противно было слышать ее причитания, горько было на душе. Что ей сказать? Как ее разубедить? Иван понимает ее: ведь он один у нее остался, и она старается его уберечь. Но не может его понять! Сесть и попробовать ей объяснить?.. Но она его не послушает, говорить — только зря слова тратить…

— Ладно, больше не буду! — обещал он с досадой, только чтобы прекратить этот противный плач. — Поздно уже, спи.

— Лучше б мне в черной земле заснуть, чтоб никогда уж не встать, никогда не проснуться… Шляйся тогда, сколько душе угодно, домой не возвращайся, ни за чем не смотри, ни о чем не заботься…

— Перестань, говорю тебе!

— Кричи на меня, ругай меня!.. Раз дом у нас без хозяина, можешь на меня орать, можешь надо мной издеваться!.. Ори, ори! Я тебе худое говорю, я тебе добра не желаю!.. У них, у чужих-то, речи ласковые, у них разговоры хорошие… Ох, боженька, господи милостивый! Докуда ты меня тут продержишь, докуда мне это наказание терпеть?

Иван схватил свое одеяло и убежал на гумно. Сердце его разрывалось от обиды, хотелось закрыть глаза и броситься вон из дома, все равно куда. Мать от него не отстанет, она будет кричать на него, будет скулить, будет твердить одно и то же, пока у него не накипит на душе, как накипело в эту ночь… Подавленный отчаянием, обессиленный, с подрезанными крыльями, он дотащился до омета, где не раз спал и раньше, и улегся. Потом спохватился, что мать чего доброго примется его искать, поднялся и пошел в мякинник, а там забился в угол. За стенами было тихо, спокойно, не слышалось ни малейшего шума, собаки не лаяли, молодежь уже разошлась с посиделок, над селом больше не звучали ясные девичьи голоса. Слышно было только, как неведомые и невидимые черви точат старые балки мякинника, точат усердно, упорно, противно. Иван старался заставить себя не слышать этого шороха, забыть про него, но не мог. И, как нарочно, чем больше он старался, тем громче становился шорох, казалось, проникая в самую глубь его головы. Мысли Ивана текли быстро, беспорядочно, он старался на чем-нибудь сосредоточиться, но не мог. Ему слышались то споры с товарищами, то причитанья матери, то какие-то забытые пустые разговоры со знакомыми и незнакомыми… Он стал было думать о своей зазнобе, о недавних встречах с нею, о их беседах. Но и на этом не смог задержать своих мыслей. Все казалось ему мелким, никчемным, и он даже удивлялся, почему ему пришли в голову подобные пустяки…

Пропели петухи…

Иван вышел, накинув на плечи одеяло.

Ночь была светлая, спокойная, прохладная.

9