Избранное. Том второй

- Есть и третья сторона. Лето, судя по снегу, должно быть тёплым, с дождичками... Значит, всякая овощь уродится. Может, около Ярки парники раскинуть? Там земля такая, что без нашей помощи вырастит. Нам останется токо на базар увезти. Лишняя копейка в кармане не помешает. Всё у меня. Ежели что не так, извиняйте. Говорю, как умею.

- Замечательно говорите! – похвалил Сазонов. Ему было приятно слушать этого большого, сдержанного человека. Если он заговорил, то, видимо, основательно обдумал сказанное.

- Мысли твои наскрозь верные! – сказал Пермин.

- Ты гляди, – удивился Евтропий. – Пермин подкулачника хвалит!

- Стало быть, есть за что. Умно говорил, токо бы всё по-твоему вышло!

- Тут уж пущай всяк своё слово скажет. А то после, если что не так, всё на меня валить будете...

- Это ты зря. Мы тоже не посторонние.

- Давайте всё по порядку, – остановил Науменко.

Когда проголосовали за предложение Ямина, спросил:

- С фермой как будем?

- А как лучше? – он взглянул на Сазонова.

- Народ скажет. Голосуйте.

- Будь по-вашему, – вздохнул Науменко. – Ох, и нагорит мне за это!

- Ну, коли начали, давайте доводить до конца.

Проголосовали и за это.

- От Александры Яминой заявление поступило. Просит от яслей освободить. Правление не возражает. Я предлагаю назначить её заведовать фермой. Как смотрите?

- Куда иголка, туда и нитка! – усмехнулась Фёкла.

- Голосуй! Петухи поют, а мы всё ещё штаны протираем.

Глава 28

В Заярье пришла весна, горластая, беззаботная, как цыганка. Ёлочными игрушками свесились с крыш сосульки, загомонили ручьи, над которыми кагали гуси, поглядывая на мутную водицу красными удивлёнными глазами, заплясало по лужам косматое, холодное пока ещё солнце.

Стосковавшись по родным местам, по смуглым весенним проталинам, вернулся Федяня. Своё возвращение отмечал шумными гулянками, сыпля в оттаивающие окна домов забористые частушки.

Весна будоражила не одного Федяню. С утра по деревне размашисто вышагивал Евтропий Коркин; лапая мослаковатой, загребистой горстью плакучие сосульки, крошил на репчатых зубах.

«Заневестилась, стерва!» – восхищённо рычал он и, сплёвывая леденистую слюну, огромным коричневым сапогом расплёскивал подстывшие за ночь лужи. Было ему необъяснимо хорошо, но запел он почему-то грустную каторжанскую песню.

Звенел звонок нащёт поверки,
Ланцов задумал убежать...

У моста Коркин затоптался в нерешительности, пока не поскользнулся в лыве, упав пластью. Поднявшись, шагнул на мост, который сегодня странно выгибал бревенчатую хребтину. «Чудеса!» – бормотал Евтропий, балансируя на брёвнах, как на канате.

На противоположном берегу, опираясь локтём на перила, дыбился Федяня; Европий пошёл на сближение.

- Айда ко мне! – добродушно зевнув, пригласил. – Агнея парня родила....

- А я при чём? – отмахнулся Федяня.

- Выпьем! Агнея-то в больнице.

Это воодушевило Федяню. Загромоздив улицу, гуляки двинулись к Евтропию, горланя о Ланцове, которому так и не удалось на этот раз убежать.

Возле медпункта Евтропий приложил к губам палец, замолк. Федяня зачарованно повторял все его движения, то грозя кому пальцем, то старательно вышагивая следом на цыпочках.

Из сельсовета за ними следили Пермин и Сазонов.

- Что это они?

- От Агнеи прячутся.

- Зря стараются. Даю слово, сейчас выбежит.

- Пожалуй что. Фельдшерица жалуется на неё: едва успела родить – домой засобиралась.

- Наши бабы не приучены по больницам рожать...

Из медпункта, легка на помине, вышла с ребёнком на руках похудевшая Агнея.

- Уже накачался! – голос не предвещал ничего доброго. – Жена рожает, муж пьянствует. Ты хоть умри – ему дела нет...

Вобрав голову в плечи, Евтропий припустил от жены мелкой рысцой.

- Ты, Федьша, не сомущай моего мужика! Ты холостой, а у него семья... Евтропий!

Коркин обернулся на окрик и, не сбавляя скорости, зарысил назад.

- Сына-то прими! Твой ведь... – мягко укорила Агнея.

Коркин послушно принял крохотный свёрток и, раскачиваясь из стороны в сторону, гордо понёс его по земле. Был он пьян, вина пьянее, но сейчас его не уронила бы никакая сила.

- На кого похож? – заглядывая в щёлку в одельяце, спрашивал он.

- На тебя, на тебя, чудышко! – счастливо проворковала Агнея, подталкивая его в спину.

Федяня, растерянно постояв на дороге, пошёл в сельпо.

- Не буянит? – спросил Сазонов, наблюдая за ним.

- Пока нет. Пить пьёт.

Заверещал старенький телефон. Пермин снял трубку.

- Здорово, Константин Сергеевич! Что вдруг вспомнил о нас? Это верно: старый друг лучше новых двух. Да не заглядывают к нам старые друзья-то. Какие там намёки! Мы люди простые. Что на уме, то и на языке. Сазонов? Тут. А со мной поговорить не хошь? Я тоже ко всему причастен. Всё-таки Сазонова? Ну ладно. Передаю трубку.

Сазонов нехотя взял трубку, морщась при первых звуках зычного камчуковского голоса. В голосе этом он уловил плохо скрытые ликующие нотки. «Чему радуется?» – устало подумал. А Камчук говорил с ним длинно и весело и как бы между прочим поинтересовался собранием:

- Как прошло?

- Обыкновенно.