Избранное. Том второй

Скромно одетая женщина с добродушным лицом крестьянки сдержанно, но любезно пригласила его войти в узкую, длинную прихожую и взяла у него пальто. Она не была похожа на хозяйку дома, но и за прислугу ее тоже принять было нельзя. Она умудрилась повесить его пальто поверх множества других на перегруженной вешалке и, приветливо улыбнувшись, открыла стеклянную дверь, за которой раздавались громкий говор и смех. Когда Йоргов переступил порог, сердце у него сжалось от смущения и беспокойства. Ему и без того было не по себе, потому что он не знал, как держаться с женщиной, которая отворила ему дверь, — как с прислугой или как с хозяйкой дома. В лицо ему ударила волна едкого табачного дыма. Он неловко огляделся и чуть было не начал протирать глаза, — ему показалось, что у него галлюцинация. Перед ним была вовсе не крохотная, тесная квартирка с тесной прихожей и тремя-четырьмя комнатушками, а сверкающий зал, довольно просторный, с каким-то любопытным срезом стены на другом его конце. Пол был устлан красивыми пестрыми персидскими коврами. Три огромных матовых шара и множество бра щедро разливали мягкий свет. По залу были расставлены несколько столиков, вокруг каждого по четыре кресла и чуть в сторонке несколько банкеток. На столиках — большие хрустальные пепельницы и коробки сигарет, деревянные ящички с сигарами, спичками. У западной стены, возле двери, находился прелестный шкафчик с радиолой. Низ шкафчика состоял из нескольких отделений, где были не только пластинки легкой музыки, но и записи произведений Бетховена, Моцарта, Шуберта, Вагнера, Листа, Грига… Йоргов, ожидавший встретить типичную мещанскую обстановку с ее отчаянной безвкусицей, не знал, что и думать…

Хаваджиев, который, по-видимому, с нетерпением ожидал его прихода, подбежал к нему, подхватил под руку и потащил за собой, — в северной части зала находился небольшой бар, устроенный богато и со вкусом. Около изящной стойки толпились мужчины и дамы и, как во всех современных столичных заведениях, пили и ели стоя, поглощенные шумной беседой, шутками и спорами.

Йоргов помрачнел. Ему было бы в тысячу раз легче, попади он в самом деле в мещанскую обстановку. Тогда бы он хоть ощутил свое духовное превосходство. А теперь? Как может он выразить презрение к невежеству этих парвеню? Ведь перед ним была гостиная, которая не оскорбила бы вкуса даже самого взыскательного европейского дипломата.

Йоргов, конечно, понимал, что хороший вкус здесь тоже куплен за деньги. Своим убранством гостиная была обязана какому-нибудь талантливому, но нищему художнику. Хозяева не вложили ни грана собственного понимания, опытный глаз легко различал за блеском и роскошью некоторые упущения — результат небрежности наемного специалиста по красоте.

Хаваджиев увлек прокурора к самой стойке и наклонился к его уху:

— Я познакомлю тебя с хозяевами. Милые, простые люди…

Прежде всего он представил его г-же Каевой-старшей, высокой худощавой женщине с усталым, измученным лицом. Так как дочь велела ей не открывать рта, чтобы не обнаруживать перед гостями своего деревенского невежества, хозяйка только улыбалась кстати и некстати и как-то неопределенно хмыкала. Невозможно было понять, соглашается она с вами или не соглашается. А в остальном она выглядела вполне прилично — одета соответственно возрасту и имущественному положению. Но в каждой складочке дорогого платья темно-оливкового шелка были видны труд и вкус портнихи, а не ее собственный.

Пока Йоргов глядел на напудренное лицо г-жи Каевой, не зная, о чем с ней говорить, потому что она, казалось, не понимала ни единого его слова, Хаваджиев нырнул в группку горячо о чем-то рассуждавших мужчин и чуть ли не силой вытянул оттуда низкорослого человечка с угодливо улыбающимся личиком и робкими, скованными движениями — он как будто ежесекундно ждал удара за какое-то невольное прегрешение. У Йоргова глаза на лоб полезли, когда он понял, что это и есть хозяин дома. Эта маленькая, плешивая, шарообразная головка, этот жалкий, ничтожный человечишка не имел ничего общего с тем здоровенным, грубым и дерзким мужланом, каким он его себе представлял. И так как Йоргов был убежден, что увидит непременно огромного, неуклюжего купчину, ему почудилось, что Хаваджиев шутит; не может быть, чтоб это был Каев. Хаваджиев представил хозяину высокопоставленного гостя, дважды подчеркнув, что это главный прокурор. Человечек приятно удивился и раскрыл свой маленький рот, в котором не только не было ни единой золотой коронки, но даже зияли черные дыры — на нижней челюсти один клык и два коренных сгнили до корня.

Дурацкая церемония знакомства с хозяином не затянулась благодаря тому, что рядом оказалась дочь хозяина — «виновница торжества», по выражению одной из приглашенных дам. Когда Хаваджиев схватил ее за руку, она вздрогнула, но, узнав его, заулыбалась так, как улыбаются своему человеку в доме.

— Полегче, Лёли, не проходи мимо своего счастья, — произнес он своим обычным тоном — чуть лениво и фамильярно.

— Мне на роду написано «счастья не видать», — непринужденно ответила она.