Избранное. Том второй

— Господа! — немного волнуясь, сказал он особым, доверительным тоном. — Вы можете быть уверены в том, что мир скоро явится свидетелем таких чудес, которые нам еще даже не снились. — Он затянулся, обвел слушателей взглядом, чтобы проверить, какое впечатление произвело на них это не совсем обычное начало, и, многозначительно прищурившись, медленно поднял голову. — Мне известно из достоверного источника, — он взмахнул сигаретой и по слогам повторил «до-сто-вер-но-го источника», — что все приготовления для по-след-не-го наступления на Восточном фронте уже закончены, ожидают только приказа фюрера. Новое оружие изготовлено и доставлено на места. — Он поставил свой бокал на столик и причмокнул. — Но-вое о-ру-жие! Немцы предупредили большевиков, что, если к определенному сроку те не подымут руки кверху, рейх слагает с себя ответственность за последствия… Новые немецкие «икс-снаряды» уничтожают все живое в радиусе сорока двух километров…

— Мне надоели разговоры об этом вашем новом оружии! — с досадой процедила Хаваджиева.

— Как? Неужели ты не веришь, Катя? — Муж удивленно и с укоризной взглянул на нее. Она сидела, положив ногу на ногу, опираясь локтем на обольстительное, округлое колено и стиснув сигарету тонкими, длинными пальцами.

— Во что я должна верить? — Поджав губы, она окинула своих собеседников вызывающим, презрительным взглядом.

— Ты не веришь, что немцы предъявили такой ультиматум? — все так же изумленно смотрел на нее муж. — Но ведь ты знаешь, что немцы — народ культурный, гуманный, они не хотят ненужного кровопролития… А там ведь не все коммунисты. Зачем же гибнуть ни в чем не повинным людям?..

— В Красной Армии позади солдат идут коммунисты с нагайками в руках, — сказал будущий посланник таким тоном, будто на кого-то сердился… — Они силой гонят людей в бой.

Хаваджиева скрипнула зубами, шея ее залилась краской, глаза совсем потемнели. Она нервно погасила недокуренную сигарету и, снова откинувшись на спинку кресла, покачала головой.

— Как я их ненавижу, этих коммунистов! — проговорила она тихо, как бы про себя, но в голосе ее звучали такие глубокие, необычные, страстные нотки, что даже муж взглянул на нее с удивлением. — Но они, они хоть… словом, я уважаю их больше, чем таких героев, как вы, потому что они-то сражаются за торжество своих варварских идей, а вы и пальцем не шевельнете ради спасения цивилизации и только похваляетесь чужой храбростью.

Задыхаясь от волнения, она закурила новую сигарету и, жадно глотая ароматный дым, подняла затуманенный взгляд к потолку. Представляя себе общество будущего, общество «скотского равенства», по выражению ее отца, она каждый раз приходила в бешенство и отчаяние. Мысль о возможности материального благополучия и духовного развития для всех даже не приходила ей в голову. На ее взгляд, культура потому и является культурой, что только небольшая, избранная часть общества всегда сыта и имеет доступ к великим творениям искусства. Что это будет за жизнь, если любой деревенский мужик будет слушать и понимать «Лунную сонату» или часами любоваться загадочной улыбкой Джоконды? А у этих слюнтяев, самодовольных трусов и карьеристов нет и грана воображения, они не могут представить себе, что произойдет, если коммунисты победят… Между тем на Восточном фронте происходит что-то ужасное. Немцы терпят поражение. Из шведских и швейцарских передач она поняла, что это вовсе не случайность. Здесь наивные люди, обманывая себя, утверждают, будто немцы спокойны. Но она знала от отца — они и в прошлую войну сохраняли спокойствие вплоть до последнего дня, до самой капитуляции.

Заиграл патефон. Начались танцы. Хаваджиев посмотрел на часы.

— Ого! — удивился он. — Как летит время! — Он поднял бокал и допил свое вино, потом отступил назад и тяжело поклонился. — Примите, господа, и прочее. Желаю покойной ночи и приятного времяпрепровождения. Прошу прощения, но у меня кое-какие неотложные дела, надо идти. — Он сделал еще один общий поклон и повернулся к жене: — Катя, когда устанешь, позвони по телефону и вызови машину. — Хаваджиев пожал руку хозяину дома и исчез в толпе.

Будущий посланник встал, негромко прищелкнул каблуками своих лакированных туфель, церемонно склонился перед Хаваджиевой и с улыбкой посмотрел на нее.

— Мерси, — сказала она и с досадой отвернула свою красивую голову. Будущий посланник посмотрел вокруг, но на этот раз вид у него был сконфуженный и улыбка похожа на гримасу. Плавно изгибаясь, словно поясница у него была резиновой, будущий посланник отошел к площадке, возле которой уже кружились пары.