Избранное. Том второй

О поручении к доктору Михайлову, которое дед Фома выполнил успешно, не узнала даже его дочь. Она оставалась с детьми и, полная тревоги, ждала возвращения телеги из города. Старик так корчился от боли, что она не знала, останется ли он после дорожной тряски жив. Доктор Михайлов дал старику какие-то дешевые таблетки и склянку с горькой водой — это совсем убедило Запряницу, что цель поездки — леченье. Старик вылежал день, притворяясь, будто быстро поправляется, и на третий день, как ни в чем не бывало, пошел бродить по двору.

— Дай бог здоровья этому доктору, — благословлял он от всего сердца молодого врача. — Как дал он мне лекарства эти, так всю боль будто рукой сняло.

Долго ждал в нетерпении дед Фома внука, чтобы тот возложил на него еще какую-нибудь конспиративную задачу, но Томю больше не показывался. До Манолицы доходило, что он где-то в области, организовывает движение Сопротивления и партизанские отряды, — но и она ничего не знала определенного.

Прошла еще одна тяжелая зима. Не было угля, не хватало дров. В холодные дни старик сидел в комнате возле маленькой печки и пихал в ненасытную пасть ее куски нарубленных сухих и полых стеблей подсолнечника, быстро сгоравших. Таким способом он сберегал «про черный день» немного дров из оставшегося грушевого сука. Сидя у печки, он следил и за варевом, поставленным Манолицей и монотонно булькавшим в кастрюле. Старик пек ребятам картошку, горох, тыквенные семечки. Подвижные и болтливые, как воробьи, они вертелись около него, пока не подчистят все, а потом снова убегали играть. Манолица все уходила, старалась получить что-нибудь из имеющихся в общине скудных запасов продовольствия, распределяемых старостой и его близкими. Она появлялась в доме, только чтоб подмести, постирать, приготовить. Старик спрашивал насчет новостей, но она их не приносила. Он подозревал, что она многое знает, но от занятости или по небрежности не рассказывает. Бывали дни, когда дед Фома терял всякую связь с внешним миром. Ему было холодно, к тому же ветхие, изношенные чувяки его промокали, так что он ходил в корчму Мисиря слушать радио только в самые теплые и сухие зимние дни. В субботу вечером к нему приходил Анго. Он приносил новости из города. Теперь они были очень по душе старику. Фашистские армии на Восточном фронте быстро отступали под ударами советских войск. Потери фашистов не поддавались учету. Анго приводил огромные цифры пленных, раненых, убитых, данные о захваченных танках, орудиях, грузовиках, о сбитых самолетах. Ничто не могло остановить Советскую Армию, преодолеть ее напор. В бесцветных глазках деда Фомы блестели слезы. Он глотал комок, подкатывавший к горлу от радостного волнения, иной раз хотел что-то сказать и не мог. И только слушал, вспоминая Степана, и глубоко в душе благодарил судьбу, что на земле есть Россия, русский народ и русское оружие…

Потом, после новостей, когда начинался спокойный разговор, старик обычно задавал такие вопросы, на которые заранее знал ответ.

— А что нынче в газетах пишут? — поворачивал он голову к Анго. — Опять захватывают русских в «котел»?

— Пишут, что немцы уже отступают, — поспешно отвечал Анго, стараясь объяснить старику, почему пишут так.

Но тот уже не слушал: не интересовался.

— Отступают, а? — прерывал он, и маленькое старческое лицо его сияло. — Да они никогда и не наступали! — И думал при этом: «Я ведь им с самого начала говорил, а они не верили. Где отец Стефан? Послушал бы я, как он теперь назовет меня «неверным».

Иногда, оставшись один, дед Фома до того уходил в свои мысли о мощи России и о ее противниках, так увлекался спором с фашистами в корчме Мисиря, что начинал говорить вслух. Тогда Манолица останавливалась где-нибудь в углу, слушала со снисходительной улыбкой, потом бесшумно удалялась.

Весной в горах начал действовать партизанский отряд, к этому времени увеличившийся и лучше вооруженный. В него непрерывно притекали новые силы.

Однажды вечером два сельских сторожа видели, как Анго пишет на Вачовом фонтане, чтобы никто не давал ни зерна фашистскому болгарскому правительству, потому что оно отправляет хлеб в Германию, кормит гитлеровских убийц. Луна сияла, было светло, как днем, так что сторожа узнали Анго и кинулись его ловить. Анго вовремя их заметил, ловко отступил на два шага, быстро залег в какую-то яму и взвел курок своего блестящего «вальтера». Услыхав щелканье пистолета, сторожа замерли в десяти шагах от него. Он скомандовал им «руки вверх», а они стали просить его, чтоб не стрелял, и объяснять, что побежали за ним просто в шутку. Анго приказал им положить винтовки и стал считать до трех. Те покидали винтовки, как палки, на траву и пустились наутек. С двумя винтовками на плече и пистолетом у пояса Анго ушел в горы к партизанам.

Сторожа стакнулись, чтобы говорить, будто Анго их выследил и похитил у них оружие. Но, задержанные, они на допросе признались, что парень их обезоружил.