Читаем Избранное. Том второй полностью

В ясный и холодный день ноября вернулся и Гатю, простуженный, хмурый и злой. Дервентцы, которых взяли в обоз после него, рассказали ему о горькой участи отца. Гатю злился не только на османов, которые свирепствовали, как бешеные собаки, но и на братьев, которые не захотели мирно отсидеться в селе. Он не раз ездил со своей подводой в Казанлык и Карлово, слышал грохот пушек на Шипке, видел виселицы и следы резни в болгарских деревнях, но когда увидал сгорбленную горем мать, задавленную нуждой жену, у него душа перевернулась. Одинокие и беспомощные женщины берегли для детей жалкие остатки пищи, а надвигалась тяжелая и страшная зима, и уже было видно, что семья останется без крошки хлеба в самую холодную пору. Дрова тоже были на исходе. За несколько недель нестарый еще человек поседел, щеки ввалились, глаза сверкали лихорадочным огнем. Он расспросил о братьях, узнал, где они, и однажды вечером повидался с ними. Встреча произошла у его тещи. Гатю собирался отчитать их за сумасбродство, которое навлекло беду не только на их дом, но и на другие семьи в Дервенте. Когда же он увидел их, обросших, увешанных оружием, в солдатской одежде с накинутыми на плечи тяжелыми бурками, что-то надломилось у него в душе и он расплакался. Это ведь были народные борцы, хранители болгарского духа, они помогали братушкам! И вместо того, чтобы рассердиться, он обещал им помочь, чем сможет. На прощанье Димитр спросил его, как в семье дела с мукой. Гатю пожал плечами.

— На день-два хватит, а дальше… не знаю, — уныло ответил он.

— А купить можно? Есть где купить? — Димитр озабоченно смотрел на него и терпеливо ждал ответа.

Гатю поднял брови.

— Можно, — сказал он после некоторого раздумья. — Только вот… очень подорожала…

— А денег небось нет?

— Нет.

Димитр расстегнул безрукавку, достал из-за пазухи длинный кошель, развязал его и кивнул Гочо:

— Доставай и ты свои гроши! — повелительно сказал он. — Как говорится, деньги держат про черный день. Вот и дождались черных дней, чернее не будет.

Он отсчитал горсть золотых и горсть серебряных монет разной стоимости и протянул брату.

— Купи муки и не медли, она еще больше вздорожает, — предупредил Димитр. — В эту зиму богачи выгребут денежки у бедноты… Здесь две с половиной тысячи грошей. На нас троих остается около пятисот. Вот и вся наша казна. Столько лет копили, от себя отрывали, все мастерскую собирались открывать. А сейчас главное смотри, чтоб дети не сидели голодные, когда же освободимся, тогда и подумаем, что дальше…

Димитр говорил тихо, но веско, ото всего сердца. Гатю слушал, кивал и сглатывал набегающие слезы. До чего же плохо он думал о своих братьях, особенно о Димитре! А он вот какой — Димитр!

Братья-комиты погрелись, поели, подсушили обувь, переоделись в более удобную одежду и ушли. Около недели они снова скитались по окрестностям, но ударили морозы и маленький отряд ушел в Кетенлик. Это была небольшая бедная деревушка, затерянная среди голых скал вблизи Родоп. И люди, у которых они остановились, были хорошие, и турки там показывались редко, но из-за неосторожности Шарапа вскоре все соседи узнали про необычных гостей. Чтобы не попасться в руки властей из-за болтливости какой-нибудь соседки, друзья перебрались в Караджилар — большое болгарское село с патриотически настроенным населением в предгорьях Родоп. Здесь заговорщики узнали, что русские наступают, а турки бегут. Что дела у османов пошатнулись, было видно и из того, что даже в такую суровую погоду вереницы беженцев тянулись по шоссе к Хаскову. Под Новый год стало ясно, что многовековой османской тирании подходит конец. Турки из ближних деревень, притаившихся в складках гор, забеспокоились. Многие из них ходили в Станимаку узнать новости и возвращались удрученные, понурив головы.

Скоро с северо-запада стали доноситься глухие раскаты.

— Слушайте! — показывал рукой Димитр. — Русские пушки!

— Может, вовсе и не русские, — с сомнением заметил Шарап. — Может, турецкие.

Но Димитр решительно отмахнулся.

— Турецкие не могут так сильно греметь! — заявил он с такой непоколебимой уверенностью, что и его друзья и хозяева с восторгом взглянули на него, готовые бежать на улицу с радостной вестью, что братушек уже слышно…

Но неожиданно для караджиларцев в село вступила большая турецкая часть, вооруженная пушками.

Вначале заговорщики подумали, что турки напали на их след и пришли за ними. Они спрятались на чердаке дома и приготовились к обороне, решив не сдаваться. «Все равно нас повесят, — говорил Димитр, — так хоть ухлопаем нескольких гадов».

Однако вскоре стало ясно, что турецкая часть бежала от русских войск, которые уже заняли Пловдив. Здесь турки собирались дать отпор русским, наступающим по шоссе на Хасково и Эдирне.

Перейти на страницу:

Все книги серии Георгий Караславов. Избранное в двух томах

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези