Но уже через несколько минут весть о том, что в село вступили русские, пронеслась по всем дворам, площадям и улицам. И тогда все жители бросились им навстречу. Да, это были они, долгожданные освободители! Какие они молоденькие, какие веселые! И все, как на подбор, голубоглазые, будто все они братья! Вскоре появился дядя Гого, подоспели оба священника, вылезли, как из берлог, богатеи, засновали все жители, ребятишки шмыгали носами и расталкивали друг друга, чтобы посмотреть на невиданных гостей.
Немного погодя в село вступили и первые русские пехотные части. Народ встретил их хлебом и солью. Крестьяне, надев свою лучшую одежду, стояли по обеим сторонам дороги. Вместе с пехотой пришли и комиты. Димитр первым увидел мать и, пробившись сквозь толпу возбужденных женщин, взял ее за руку и поцеловал. Изможденная страхами и тяжелыми предчувствиями, мать обняла и поцеловала его. Расцеловала она и своего младшенького, который за время разлуки вырос, окреп и возмужал.
— А Гочо где? — спросила она, оглядываясь по сторонам.
До Димитра дошли слухи, что Гочо и Шарап пропали, но где и как, он еще не знал. Единственный человек, который видел их в Дервенте, был старый Ставраки, но он слишком много наболтал о «гатевском сапожнике» и теперь помалкивал. Он сам видел, как утром, еще затемно, мюлязим посадил пленников в какой-то экипаж и отправил их в сторону Хаскова, но судьба этих двух разбойников ничуть его не интересовала.
— Мы разделились… из Караджилара он пошел вместе о Шарапом… я не знаю, где они… — пробормотал Димитр, не глядя на мать.
Димитр не понял, поверила ли ему мать, но она опустила голову и черная косынка упала на ее иссушенное, в морщинах лицо. За полгода она так изменилась, что даже сыновья с трудом ее узнали. Она так исстрадалась, так была измучена, что у нее, казалось, не осталось сил даже для плача.
Односельчане показывали друг другу на Димитра, хвалили Грозю, дивились их оружию, с изумлением рассказывали об их стократно преувеличенных подвигах и, оглядываясь вокруг, тоже спрашивали: «А Гочо где?»
Судьба Гочо не давала покою Димитру. Долгие годы они всегда были вместе, вместе сапожничали, делились последним куском, вместе пошли не на жизнь, а на смерть… И вот в такой славный, незабываемый день брата не было рядом.
9
Одиннадцатого января в Дервент прибыл на коне генерал Гурко. Лицо его зарумянилось от мороза, раздвоенная борода заиндевела. Его встретили хлебом и солью. Старый учитель Тахчиев приготовил приветственную речь. Он встал перед прославленным русским полководцем в театральную позу, низко поклонился и откинул назад голову. Но уже с первых слов он запутался, забыв, как надо обращаться к генералу: ваше превосходительство или ваше высокоблагородие. Наконец старый учитель выпалил: «Ваше превосходительское высокоблагородие».
Генерал внимательно выслушал приветствие, поблагодарил, обменялся с учителем крепким, сердечным рукопожатием и поздоровался за руку со всеми, кто толпился вокруг. Он погладил по голове стоявшего рядом парнишку, который загляделся на его сапоги, и сказал: «Молодец!» Парнишка заулыбался, а генерал спросил его о чем-то. Переводчик перевел: «Его превосходительство спрашивает, хочешь ли ты учиться на офицера?»
— Ты ответь, ответь! — покровительственно склонился старый учитель к раскрасневшемуся мальчику. — Хочешь стать таким вот офицером?
— Хочу! — смущенно ответил мальчонка и громко шмыгнул носом.
— Хорошо, — сказал генерал, снова погладив его по голове. — Теперь Болгария свободна, ей понадобятся офицеры. Но ты должен хорошо учиться, — добавил он.
— Он учится, хорошо учится, — с гордостью за своего ученика сказал Тахчиев.
Переводчик, сопровождавший свиту генерала, отошел в сторону, чтобы поговорить с дядей Гого. Он спросил старосту, где бы генерал мог остановиться ненадолго, чтобы перекусить с дороги и отдохнуть после продолжительной верховой езды. Дядя Гого сразу же послал сына к самому зажиточному в селе крестьянину, у которого был двухэтажный дом с опрятной, хорошо обставленной горницей. Три снохи и моложавая свекровь поддерживали в доме образцовый порядок. За какие-нибудь полчаса, пока генерал разговаривал с крестьянами, все было готово для приема высокого гостя. Дом находился поблизости, и вся свита пошла пешком. Гурко шел впереди твердым, размашистым шагом, словно отмеряя расстояние. У входной лестницы на верхний этаж его встретил хозяин. Это был крепкий, бодрый и умный старик лет шестидесяти пяти, примерный, трудолюбивый крестьянин, но очень стеснительный. За его спиной стояла хозяйка. Приподняв низко повязанную косынку, она за руку поздоровалась с генералом и низко поклонилась.