Избранное. Том второй

Однако не слишком ли заносился парень? Может, обманули его? Откуда он все это знает?

— Но в газетах-то совсем другое пишут, сынок, — вспомнил Лоев разговоры с Добри Гашковым и старым адвокатом Божковым, вспомнил, что было в газетах, которые читали в корчмах.

— Каких газетах? — солдат будто ждал этого вопроса.

— Ну… в «Мире», который получает побратим Добри, в «Утре», что в корчмах у нас читают…

— Тоже мне газеты! — презрительно хмыкнул Илия. — Одно вранье! Обманывают простой народ. — Он порылся во внутреннем кармане куртки и вытащил оттуда помятую газету. — Вот газета, которая пишет правду.

Старый Лоев с удивлением смотрел на сына. Он удивлялся не столько тому, что есть такая газета, сколько тому, что сам он, оказывается, давно желал и ждал ее появления. Нет, не хотелось ему, старому русофилу, чтоб в Болгарии не нашлось ни одной газеты, которая защищала бы Россию. Радость охватила его, в глубине души он даже гордился, что ждал такой газеты. Когда-нибудь — и день этот непременно наступит — все наладится, и тогда братушки не смогут нас упрекнуть, что мы оставили их в самое трудное время… Лоев дрожащими пальцами взял испещренный печатными буквами листок и осторожно, словно что-то очень ценное и хрупкое, развернул его.

Газета была вся в белых просветах.

— Видишь, как ее вылизала цензура? — заметил Илия.

Старый Лоев недоумевал.

— Почему? — благодушно спросил он, вытянув шею.

— Потому что говорит правду.

Отец прочел заглавие — «Работнически вестник».

— Это и есть газета «тесных» социалистов?

Илия кивнул.

— Ты… может, ты и сам стал «тесняком»? — Лоев, будто впервые увидев сына, смерил его взглядом.

Сын вдруг смутился, лицо у него побледнело.

— Газету читаю… Все фронтовики ее читают… — Он вдруг в упор взглянул на отца, как будто хотел сказать: «А хоть бы и стал, так что?»

Старый Лоев задумался. Пошмыгал носом, помигал, без всякой нужды пригладил усы.

— Только эта газета и стоит сейчас за Россию? — тихо и с какой-то глубокой печалью в голосе спросил он. Знал старый, что это так, но до чего же ему хотелось, чтоб были в Болгарии и другие газеты, которые поддерживали бы новую русскую власть.

— Только она, — торопливо отозвался сын.

Отец снова замолчал. Очевидно, в его душе старого русофила шла какая-то борьба, совершалась какая-то перемена. Сын внимательно следил за выражением отцовского лица и ждал, что он скажет, готовый на все, даже на ссору. Но отец, словно бы решив что-то для себя, вдруг смирился.

— Ладно… посмотрим… Знаешь что, дай-ка ты ее мне, надо и мне взглянуть, о чем тут пишут.

— Конечно, возьми… хоть сейчас. Я и другие номера тебе дам…

Илия хотел, чтоб они с отцом поняли друг друга. Он ожидал криков, ругани, угроз и потому облегченно вздохнул. Видно, и здесь, в глубоком тылу, люди тоже стали другими. Но насколько глубока эта перемена и только ли его отец махнул рукой на прошлое, он еще не знал.

«Посмотрим», — сказал себе Илия.

На следующий день Илия встал поздно. Его, как отпускника, никто не хотел беспокоить работой. Когда он спустился в кухню, отец точил старый топор.

— Ты что, один собираешься рубить? — спросила его Лоевица.

— Не женское это дело, — ответил старик, не оборачиваясь.

— Ба! А кто распилил и наколол первую грушу? — поддела его жена.

Добри Гашков дал Лоевым одну старую грушу с тем, что они выкорчуют, распилят и наколют для него вторую. Лоевы привезли деревья еще месяц назад, но до сих пор не могли собраться зайти к Гашковым и довести дело до конца. Старый Лоев думал взять с собой на эту тяжелую работу младшую сноху, потому что та была покрепче других, но сейчас, когда к Илийце приехал муж, не хотелось огорчать старших снох. Еще неудобнее было брать с собой Тинку — того и гляди войдет девка в дом Гашковых, не дело вгонять ее в краску перед будущей родней… К тому же, вдруг Гашковы подумают, что он навязывает им дочь, что он хвалится ее сноровкой и трудолюбием. Лучше пойти одному.

Илия спросил, зачем он точит топор. Отец помялся, надеясь избежать сыновнего любопытства, но все-таки вынужден был сказать правду. Илия изловчился, выхватил топор из отцовских рук, попробовал пальцем острие, кивнул одобрительно и поднялся.

— Я сам пойду и все сделаю, — сказал он.

Отец для виду немного поартачился, но сдался. Вскоре оба уже были на соседском дворе.

— Ха! — радостно встретил их старый Гашков. И не по годам проворно вскочив, пожал фронтовику руку. — Слышал, слышал о твоем приезде, но кто знает… дай, думаю, подожду, авось почтит меня, старика, заглянет… Не по чему другому, просто не гожусь я нынче никуда, к столу, как говорится, и то выйти трудно… Э, дай тебе бог, Илийко, дай тебе бог всего, родимый!