Избранное. Тройственный образ совершенства

83. – Наука есть только проверенное и упорядоченное восприятие, техника учит приемам внедрения, но ни та, ни другая не способны рождать из себя творчество. Для того чтобы был создан горшок, нужны были не только знание свойств глины и умение сделать горшок: нужна была еще идея горшка. Откуда же она? Человек объемлет ряд единичных явлений родовым понятием и ряд других – другим родовым понятием; из двух родовых понятий он образует умозаключение, которое выражает неизменность их взаимного отношения. Владея одним умозаключением или многими разнородными, он знает, но еще не может действовать: для действия он должен обладать по крайней мере двумя умозаключениями, имеющими общий член. Он образовал два отвлеченных понятия: человек и смерть; потом установил постоянство их отношения и получил умозаключение: все люди смертны. Точно так же он из двух родовых понятий: цикута{121} и смерть – образовал второе умозаключение: цикута причиняет смерть. Теперь у него их два; и вот он скрещивает их в их общем члене, в понятии смерти и получает правило техники: соком цикуты можно убить всякого человека. Теперь он не только знает, но и умеет. Однако какое отношение имеют это знание и это умение афинских судей к судьбе Сократа? Пусть себе судьи знают это, как и многое другое, – Сократ пойдет домой обедать. Да: их знание и умение сами по себе инертны, но приобретают жизнь и реально вторгаются в мир – в силу замысла, лежащего вне их и не имеющего по своей природе ничего общего с ними: воля человека сообщает им движение и указывает их движению путь. А воля – это личность в человеке. Только целостная личность движет сильно и по верному направлению, потому что в ней жарко пылает образ совершенства. Культура сама готовит себе гибель, ослабляя и калеча из чрезмерной жадности свою единственную движущую силу – индивидуальное желание.

84. – Мир оживлен, как никогда, гулом и грохотом целесообразных движений полна земля: это ли гибель культуры? Прилежно трудятся миллионы рук, вертятся колеса бесчисленных машин, гениальных машин, с каждым днем все более гениальных; наука шутя посрамляет ум своими открытиями, техника – фантазию; за два века мир небывало расцвел довольством, безопасностью, просвещением. Все это богатство объективный разум нажил усердием своей верной рабыни – личности. Но за долгие тысячелетия личность изнурена самообузданием и трудом. Сам объективный разум, движимый ее же энергией, слабеет с ее угасанием и уже больше не диктует ей новых замыслов. Вся эта кипучая деятельность культурного человечества – уже не страстное творчество, как когда-то, а только виртуозная разработка древних идей и, больше всего, – повторение, несчетное множение. Объективный разум, конечно, издавна предвидел эту опасность и поступал как добрый хозяин, который подкармливает своего переутомленного вола. Вот почему культура никогда не шла одним путем – обезличения, но всегда, с древнейших времен, делала уступки личности, до поры не изгоняла ее из тех убежищ, где она еще сохраняла свою цельность. Так, когда личность построила себе семью, культура одобрила ее выдумку и всей своей властью оградила неприкосновенность семьи: ей было выгодно, чтобы личность набиралась сил в семье. Ей было выгодно, чтобы религия и искусство поддерживали в личности врожденный ей жар, готовность жить и творить, – и она взяла их под свое покровительство и не скупилась на вспомоществование им. И в наши дни социальный быт еще во всех направлениях изборожден стезями, на которых личность сравнительно безопасна, и каждый день культура изобретает или, может быть, разрешает новые средства к частичному ограждению личности, особенно в педагогике и праве. Но все тщетно: логика культуры сильнее ее предусмотрительности. Отвлечение – ее единственный метод; и отвлечением она не может не шириться, и потому неизбежно разлагает отвлечением все уцелевшее в личности, разрушает все убежища цельности, выстроенные с ее же помощью. Только одна есть в мире целесообразно действующая сила: страстное хотение, питаемое образом совершенства; но страсть беззаконна пред очами разума; как же сделать, чтобы подчинить стихию закону, не ослабляя ее? Обезличение человека влечет за собою сперва сумасшествие, а потом и смерть культуры.

VIII