Избранное. В 2 т. Т. 2

Вскоре новорожденный уже лежал в заранее согретой кроватке, а мать, все еще дрожа, спрашивала с сердитой улыбкой:

— Сколько же он весит?

Когда схватка прекращалась и боль отпускала, Матильда чувствовала несказанное облегчение, и это давало ей силу перенести новую вспышку боли.

Эта ночь была самой длинной в ее жизни; каждая новая схватка подтачивала силы Матильды, она все больше слабела, а схватки становились все тяжелее. Как-то раз в промежутке между схватками Матильда задремала. Ей приснилось, что она неподвижно лежит на поверхности океана под серым серпом луны. Издалека к ней приближается волна — грозный водяной утес с гигантскими когтями, которые впиваются в ее тело и вырывают ее из объятий сна, чтобы вновь бросить в жгучий пламень боли. Она больше не могла выносить эту боль, она потеряла все свое мужество и перестала стыдиться — она кричала. Судорожно набирая воздух в легкие, она кричала безостановочно — крик стал ее единственной опорой. Она цеплялась за него, чтобы не захлебнуться в море страданий, бушевавшем в ее теле.

Утром пришел Уэстон. Сестра отвела его в узкую проходную комнату, где мужчинам, чьи жены кричали за двойными, обитыми войлоком дверями, надлежало дожидаться радостной вести. На стенах висели пестрые веселые картинки, изображавшие счастье молодых матерей.

Уэстон спросил, как его жена провела ночь, — он явно старался казаться спокойнее, чем был на самом деле. Дежурная сестра, уже давно втайне потешавшаяся над растерянным лицом посетителя, сказала с приветливой улыбкой:

— Ваша жена очень храбрая женщина, все идет хорошо. Вообще женщины — настоящие героини.

Оставив Уэстона в приемной, она отправилась к Матильде.

Сестры в родильном доме из своеобразного чувства женской солидарности считали себя врагами мужчин, которые награждали своих жен детьми, а потом являлись сюда и, дрожа как осиновый лист, дожидались конца родов. Сестры мстили за своих исстрадавшихся подруг; с приветливой улыбкой на устах они чаще, чем следовало, пробегали через проходную комнату, наслаждаясь видом будущих отцов, вызывавших в них несколько презрительное сочувствие, какое вызывают заведомо смешные персонажи.

Матильда, не отрываясь, смотрела в сад, залитый весенним солнцем. Потные пряди волос прилипли у нее ко лбу. Не только губы и веки, но и все лицо дрожало. Матильда спрашивала себя, как она могла пережить эту ночь невыносимых страданий. В перерывах между схватками в ней каждый раз, неведомо откуда, пробуждались новые силы. Несмотря на свое хрупкое сложение, Матильда переносила муки, которые сломили бы самую здоровую женщину. Но теперь она совсем обессилела, хотя самое трудное еще только начиналось. С раннего утра Матильда знала, что она в опасности.

Новая схватка была как раскаленные щипцы, которые с каждой секундой все сильнее впиваются в истерзанное тело. Матильда перестала кричать, у нее не было сил даже на крик. Черты ее лица стали строгими, словно она уже стояла на пороге смерти. Под скулами залегли тени — желтовато-зеленые треугольники. Теперь Уэстон представлялся ей всего лишь светлым пятном в недосягаемой дали.

Она опять одна.

У кровати Матильды стояла сестра. Она уже не давала ей советов. Вдруг Матильда с глубоким стоном выдохнула воздух. Она явственно почувствовала, как внутри у нее что-то оборвалось. Вскоре отошли воды. Сестра бросилась за врачом.

Пробегая мимо открытой двери соседней палаты, она увидела, что соседка Матильды очень осторожно придвинула к себе своего малыша, спавшего безмятежным сном. Молодая мать закрыла глаза. И на ее ночной тумбочке, так же как и на тумбочке Матильды, стояли весенние цветы, а на полу, покрытом синим линолеумом, играли солнечные зайчики.

Войдя в приемную, сестра попыталась скрыть свою тревогу. Но по ее кривой улыбке Уэстон вдруг понял, что Матильде грозит смертельная опасность. Он вскочил, страх сдавил ему горло.

— Мне, право, некогда возиться сейчас с вами, — крикнула Уэстону взволнованная сестра.

Он схватил ее за руку.

— Неужели вы не понимаете, что со мной творится?!

— Так что же вы хотите? Не вы же рожаете в самом деле. — Вырвавшись, сестра убежала.

В мозгу Уэстона все в миг перемешалось… страх смерти… надежда. Он то рвался поговорить с врачом: хотел узнать правду и удостовериться, что для Матильды сделано все возможное, то боялся помешать врачу, оторвать его от Матильды и тем самым повредить ей. И все же он должен был что-то предпринять. Сидеть сложа руки в этой приемной было невыносимо. Но он сидел, пригвожденный к стулу, не в силах шевельнуть и пальцем.

Несколько минут царила убийственная тишина, а потом раздался нечеловеческий крик, оборвавшийся на какой-то немыслимо высокой ноте. Уэстон похолодел. Он увидел прозрачный голубой воздушный шарик, взлетавший в чистое небо, — это исчезала его надежда. Со спокойствием человека, решившегося на отчаянный шаг, Уэстон сказал себе, что он покончит с собой, если Матильда умрет при родах ребенка, чьим отцом он был.

Неожиданно перед Уэстоном выросла сестра, стук отворяемой двери он так и не услышал.

— У вас дочка, — сказала сестра.