Избранное. В 2 т. Т. 2

Но пока Уэстон глядел на море, в нем снова пробудилась решимость — главное свойство его натуры: он не сдастся. Ни за что и никогда. Конечно, возможность бегства весьма сомнительна. Это всего лишь химера. Но все равно он приложит все силы, чтобы договориться с кем-нибудь из рыбаков. Быть может, в Гильвинеке найдется молодой парень, который также собирается бежать в Англию и готов на любой риск. Нужно немедленно отправиться в деревню. Если его задержат, он скажет, что он француз. Немцы, конечно, не прочь схватить английского летчика. Но по его произношению они едва ли сразу поймут, что он англичанин.

Уэстон закопал свои документы под кустом. Вдали снова раздался треск мотоциклов. Он бросился на песок. Еще одно немецкое подразделение промчалось мимо него. Уэстон криво усмехнулся, при этом он набрал в рот песку.

Медленно шагая по мягким волнистым дюнам к Гильвинеку, Уэстон настороженно глядел по сторонам, готовый в любой момент прижаться к земле. Им вдруг овладело то мальчишеское озорство, какое находило на него когда-то при игре в футбол. Перспектива перехитрить германскую армию льстила его самолюбию. «Ведь все равно ты ничего другого не придумаешь, если не хочешь застрять на долгие годы в германском лагере для военнопленных», — сказал себе Уэстон, стараясь как-то умерить свой ребяческий пыл.

В каменном строении без окон, которое было видно с дюн, ничего не оказалось, кроме прошлогодней соломы. На неоштукатуренных стенах висели рыбачьи сети. Немного поодаль между фруктовыми деревьями виднелась посеревшая от непогоды соломенная крыша. Уэстон направился к ней, обогнув хмурый пруд, в котором плавали утки.

На побережье Бретани рыбаки, как правило, имеют небольшой клочок земли, который обрабатывают, правда, только для собственных нужд. Худощавый человек с рыжими, уже поседевшими усами прислонил вилы к двери хлева и, когда Уэстон рассказал ему, в каком он положении, молча пошел на кухню, служившую ему одновременно столовой и спальней. Вскоре он явился снова, держа в руках бутылку молодого яблочного вина, хотя Уэстон его ни о чем не просил. Жена рыбака, стоя на коленях у закопченного очага, крошила овощи в котелок, висевший над огнем.

Уже первые слова рыбака, — он произнес их вполголоса, как бы про себя, — лишили Уэстона его единственной надежды. Немцы, занявшие Гильвинек только накануне, тут же конфисковали все горючее, чтобы лишить возможности рыбачьи катера выйти в море.

— Они хотят помешать нашим парням бежать в Англию, — сказал рыбак и снова налил Уэстону вина. — Всех молодых людей обязали зарегистрироваться. Говорят, что молодежь отправят в лагерь. Но мы прослышали об этом уже несколько дней назад, и парни из нашей деревни вовремя ушли. Они перебрались в Англию. Мой сын также. Позавчера ночью. Тогда это было еще возможно. А сейчас немцы рыщут по ночам в прибрежных водах на моторных лодках. Ночью они включают прожекторы. Даже на веслах и то нельзя пройти.

Уэстон взял стакан и отпил глоток, он сделал это машинально, просто чтобы не сидеть сложа руки, хотя ничего иного ему не оставалось. В последние дни он спал лишь урывками и теперь с трудом боролся с сонливостью.

— Нельзя ли мне поспать часок где-нибудь в тени? — Он усмехнулся. — Или вы ожидаете непрошеных гостей?

— Здесь немцев больше нет. Они только что уехали на мотоциклах, — сказал рыбак и повел его за дом на луг, где Уэстон прилег в тени деревьев. — В Одьерне немцев еще не было. Вероятно, они теперь двинулись туда. Заняв Одьерн, они оккупируют все побережье… Приходите к нам попозже, мы угостим вас тарелкой супа, — добавил рыбак.

Но Уэстон уже спал.

В Одьерне — рыбачьем поселке на крайней оконечности полуострова — французы устроили концентрационный лагерь. В нем помещалось тысячи полторы истощенных, заросших грязью людей, большей частью немецких евреев-эмигрантов; по ночам они лежали вповалку на вонючей соломе в цехах заброшенного завода сардин, а днем метались по двору с высокой оградой, отделявшей их от внешнего мира. Все они надеялись на новое «чудо из Марне». Узников охраняли французские часовые с примкнутыми штыками. Даже после того, как Париж капитулировал без борьбы, несчастные пленники предсказывали внезапный перелом в пользу Франции. Самые ярые пессимисты и те не верили, что тихая Бретань, куда в течение тысячелетий не ступала нога неприятеля, будет оккупирована немцами. Интернированные ничего не знали о том, что происходило в мире, телефонная и телеграфная связь уже несколько дней была прервана.

В тот день, когда Уэстон спал на лужайке в Гильвинеке, в лагерь проникла страшная весть: немцы уже захватили Кемпер, главный город департамента Финистер, и с минуты на минуту могли появиться в лагере.

Узники обезумели от страха. Тщетно они обращались друг к другу за утешением, — все было безнадежно. Из полутора тысяч пленников у тысячи человек по крайней мере сыновья служили во французской армии, а у многих интернированных были еще более веские причины остерегаться попасть в лапы немцев.