Избранное в 2 томах. Том 1

Юнкера не добежали до моста шагов на двадцать и залегли. Их встретил частый огонь. Двое остались на полотне. Но Шая опоздал. Он нажал спуск тогда, когда это уже было ни к чему — юнкера лежали, укрывшись в придорожной канаве.

Шая опоздал потому, что в это самое мгновение, услышав крики «слава», вдруг подумал, что это бежит как раз та школа прапорщиков, в которой находится Ленька Репетюк. Проклиная себя за невнимательность, Шая оборвал запоздавшую очередь.

Но тут юнкера открыли бешеную стрельбу. Трещали четыре «люиса», пачками били по крайней мере три сотни винтовок.

Солдат Яков охнул и припал за кустом. Струйка крови из-под рукава окрасила ставшую вдруг неподвижной правую руку. Наша цепь сидела в окопах. Но окопы эти были приспособлены, чтобы принимать бой с запада, а юнкера били с востока. Они били окопам в тыл, Катря перебежала за кустами и упала рядом с Яковом. Быстро, быстро стала она разрезать рукав, на глазах намокавший темным и жарким… Пуля была дум-дум…

«Интересно, — подумал Шая, — кто кого подстрелит, я Репетюка или Репетюк меня?»

Юнкера вскочили и побежали опять. Винтовки они держали в левой руке, а правыми размахивали над головой. В правых были гранаты. «Люисы» татакали не умолкая. Наши правофланговые «максимы» разом ударили по мосту. Три юнкера хлопнулись, один из них скользнул под перила и бултыхнулся в речку. Левый фланг молчал. Теперь уж ему приходилось ждать: первые две фермы были в профиле собственной цепи, — ведь окопы фронтом смотрели на запад, а не на восток. Вторая сотня юнкеров поднялась из кювета и побежала вслед за первой.

И вот тут, в эту секунду, Катре, склонившейся над Яковом Юринчуком, стало страшно. Она поняла: потеряв десятка два людей, три или четыре сотни юнкеров пробегут этот коротенький мост, через эту жалкую узкую речонку. Пускай тогда каждый из них бросит хотя бы одну гранату — и от всего красногвардейского отряда не останется ни души. И Катря на миг оглянулась.

Но Катря не увидела того, что на самом деле было позади: ни грабовой вырубки, ни песчаного пригорка, ни села Демидовки вдали. Вместо всего этого Катря вдруг увидела, что позади их реденькой цепи стоит будто бы, обеспечивая им тыл, другая цепь, мощная и неисчислимая. Катря знала в лицо чуть не каждого рабочего вагонных мастерских — и вот, она могла бы поклясться, что там, во второй цепи, они стояли все до единого. И не только вагонные мастерские во главе с токарем Буцким. Вместе с ними было и депо. Ведь вон машинист Шумейко, молодой кочегар Козубенко, слесарский ученик Кульчицкий Стах. Потом еще и еще — этих машинистов, помощников, слесарей и ремонтников Катря отлично знала, кажется, каждого по фамилии. Потом авиационный парк с бортмехаником Ласко. Потом Катря увидела Ваню Зилова со стариком отцом, а со старушкой матерью Петра Потапчука. Дальше стоял Макар со всеми тремя братьями — раненым, попавшим в плен и убитым, и старым отцом-инвалидом, проездившим на паровозе кочегаром, помощником и машинистом сорок один год…

Но позади второй цепи было еще что-то — и сердце Катри стало огромным, как мир. Там дальше, где должно было лежать прибугское село Демидовка, стройными громадами причудливых контуров вздымалось к небу нечто необычайное, нечто прекрасное, нечто грандиозное — даже и представить было трудно, что такое необычайное, прекрасное и грандиозное может существовать!..

Но, товарищи, ведь оно уже есть! Это необычайное, прекрасное и грандиозное существует. И это уже действительность.

Катря кинула только один взгляд, но разглядела все до мельчайших деталей и поняла, что это. Она только не успела свою мысль воплотить в слове. Ибо для самого короткого слова, которым можно выразить это что-то, и то необходимо девять букв.

— Одарку… — прохрипел рядом солдат Яков Юринчук, — Одарку там, может… когда… увидите… А прокламацию ту… я, значится, принес… от рабочих… с Петей… Потапчуком был у нас уговор… За власть Советов…

Катря кивнула, — юнкера как раз выбежали на третью ферму, — и тут Пиркес нажал спуск и запел.

Никогда еще не было так весело Шае Пиркесу.

«Япончик» рвался из рук, выхлопы били в лицо, грохот перестал быть слышен, юнкера сыпались с фермы прямо в воду, было тихо, как ночью, и только Шая пел высоким и звучным — выше и звучнее всего на свете — голосом.

Ты добычи не добьешься, черный ворон, — я живой!

Он пел про черного ворона, черный ворон вился перед ним, и он выпускал ленту за лентой прямо в ненавистную проклятую птицу — пусть не заслоняет своими черными крыльями нашей светлой и прекрасной жизни…

Пуля ударила Шаю прямо в грудь. Он подпрыгнул и повалился навзничь.

Но красногвардейцы выскочили из окопов, и все, что еще сохранило на миг Шаино сознание, заполнил веселый и мощный рев контратаки. А последнее, что он увидел, была Катря, припавшая к его пулемету, — и «япончик» бился, дрожал и грохотал длинной очередью в ее руках.

Юнкера повернулись и побежали назад.

ВОСЕМНАДЦАТИЛЕТИЕ МЕЖДУВЛАСТИЕ Двадцать восьмое февраля тысяча девятьсот восемнадцатого года