Избранное в 2 томах. Том 1

— Куда это ты… снарядился с сотней? — спросил наконец Зилов. — Если, конечно, это не военная тайна?

Парчевский молчал и сплевывал в сторону.

— Тайна, — сказал он после паузы. — Иду на ваш митинг… Арестовать стачечный комитет.

Зилов затянулся, Пиркес подул на огонек папиросы.

— Отца там твоего… нет? — спросил Зилов погодя.

Парчевский откинул голову и пустил несколько колец вверх. Воздух был так спокоен, что кольца тихо поплыли одно за другим и растаяли в темноте.

— На митинге? Нет. Дома сидит. Мать не пустила. — Парчевский усмехнулся. — А ты чего ж здесь? Не на митинге? Если не тайна…

— Тайна. По поручению стачечного комитета я иду организовывать борьбу с штрейкбрехерами,

— Так-с…

Докурили молча. Парчевский затоптал окурок и поправил на себе амуницию.

— Вот что, хлопцы, — сказал он наконец вполголоса, помахивая стеком, — спешить мне некуда. С сотней я еще минут пятнадцать буду шагать до мастерских. Ну, и на то, чтоб окружить галереи, понадобится минут пять, может быть, семь. Что?

— Ничего… — прошептал Пиркес. Голос его дрожал.

— Сотня! — крикнул Парчевский. — Смирно! Шагом… — Он потряс за плечи Пиркеса и Зилова и слегка подтолкнул, — марш!

Длинные лезвия прожекторов вдруг рассекли уже потемневшее ночное небо, быстро пробежали небосводом из края в край, на миг скрестились и снова разошлись. Один из лучей перескочил через привокзальные строения, на секунду задержался на вершине водонапорной башни — там, где одно мгновенье трепетало сегодня красное знамя, — скользнул вниз по стене, как бы повторяя линию падения обернутого в красный саван героя, и погас. Немцы были начеку.

Когда сотня коменданта города, поручика Парчевского, окружила митинг бастующих железнодорожников с намерением по приказу командующего австро-германским гарнизоном захватить и арестовать стачечный комитет — стачечного комитета в галереях вагонных мастерских она уже не застала: предупрежденный, он скрылся во мраке ночи в тесных и глухих закоулках предместья Угольник. Митинг расходился.

«Нужны девушки, знающие украинский и немецкий язык»

Зилов и Катря взошли на вершину холма и тут на минуту остановились.

Город остался позади. Но в сиянии солнечных лучей он лежал ясно очерченный и точно резной, даром что в пяти километрах. Водонапорная башня, колокольня костела, труба электростанции и купол вокзала вздымались над сутолокой зданий и купами садов дрожащими, но четкими силуэтами. Три мачты радиостанции вонзались в небосвод и тоже, казалось, мелко вибрировали. На шпиле вокзала полоскался под легким ветром желто-блакитный флаг.

Таким ярким и рельефным город не приходилось видеть никогда. Даже в морозный зимний день он лежал, повитый лиловой и рыжеватой кисеей пара и дыма. Теперь же дым вяло клубился лишь над трубой электростанции. Казалось, это был не живой город, а только — панорама — живописная и немая. Ни паровозных гудков, ни шума депо, ни стука моторов на эстакаде, ни лязга буферов на запасных путях и в парках. Город молчал.

Это рождало грусть и тревогу.

— Кто-то идет, — сказала Катря, — и, кажется, военный. — Она быстро подошла к Зилову, взяла его под руку и склонила голову ему на плечо.

Действительно, по тропинке на пригорок подымался австрийский патруль, два солдата с винтовками за спиной. Они охраняли подступы к городу даже днем. Зилов обнял Катрю за талию и прижался щекой к ее волосам. Под рукой трепетно дышал гибкий девичий стан, волосы пахли простым мылом и молодой кожей. Сердце Зилова забилось громче и быстрей.

— Не волнуйтесь, — тихо проговорила Катря. — Пустяки… Какой чудесный вид! — томно и звонко сказала она. Патруль был уже в двадцати метрах.

Вид и в самом деле открывался чудесный. Все цвета радуги переливались там, внизу. Густо-зеленые луга, плантации ярко-красных маков, желтые пояски дорог, выбегающих из гущи зарослей, синяя полоса леса на горизонте, рыжие глинища вдоль железнодорожной насыпи, голубая осока над ручьем, черная пашня в низине. И желтеющая скатерть хлебов справа, ярко-зеленые всходы свекловичных плантаций слева.

Патруль приблизился, и, обходя влюбленную пару, солдаты бросили в насмешку какое-то грязное словцо. Катря обняла Зилова и спрятала лицо у него на груди. Ведь для влюбленных внешний мир не существует. Из-под руки Катря зорко следила за патрулем.

Когда спины солдат скрылись за поворотом к насыпи, Катря выпрямилась и тихо рассмеялась.

— Вы читали Золя, Зилов? Это, как его, забыла название? Ах, черт!.. Ловите! — вдруг крикнула она и, сорвавшись с места, бегом кинулась вниз. — Не догоните! Не догоните! — Она быстро мчалась прямо с горы, туда, где начинался грабовый перелесок.

Зилов взмахнул руками, подпрыгнул и вихрем бросился вдогонку. Звонкий Катрин смех порхал впереди, словно сам по себе, оторвавшись и отстав от девушки.

Но догнал Катрю он только на опушке. Она упала в траву — высокие стебли сразу скрыли ее, оставив только кусочек белой матроски, — уже не в силах даже смеяться, запыхавшаяся, прижав руку к сердцу. Зилов стоял над ней, тяжело дыша.