Избранное. В 2 томах [Том 1]

«Больше всего мне хочется вернуться к Кордии. Ах, как хочется!» Слова эти вертелись у него на языке, но он не произнес их.

— Когда они нас выпустят, — а выпустить они нас должны, недоразумение разъяснится при допросе, — так вот, когда они нас выпустят… тогда… да, тогда я и сам не знаю… Эх, пожалуй, лучше всего, если они нас пока вовсе не выпустят. Кормят тут неплохо.

— Дожили, нечего сказать!

Уже дважды отказывались они от посещения тюремного священника, который хотел их исповедать. Стеклянный Глаз вдруг подскочил, словно его коснулся призрак смерти, и спросил, ни капельки не веря в подобную возможность:

— А вдруг они возьмут да по законам военного времени расстреляют нас!

Секретарь, рана которого вздулась и ныла, поджал под себя больную ногу:

— Все может быть! Кто знает! Может, для большей убедительности под занавес им нужно один-два трупа. А кто подойдет лучше нас?.. Два контрреволюционера-иностранца, схваченные с оружием в руках!.. Звучит неплохо!

Стеклянный Глаз медленно опустился на койку и уставился перед собой застывшим взглядом.

— И зачем мы только впутались в это дело! Зачем! Скажи мне, зачем!

— Дорогой друг, об этом ты спроси Карла Маркса.

Стеклянный Глаз слегка царапнул стенку ногтем и опять посмотрел на секретаря.

— Помнишь, как эти парни с винтовками разъезжали по улицам на грузовиках и все их восторженно приветствовали?.. Ну совсем как у нас в Германии.

— Просто они видели снимки в немецкой иллюстрированной газете и скопировали. Видимо, считали, что у нас было, как полагается. — Секретарь был неважного мнения о революции в Аргентине.

Над койкой Стеклянного Глаза на стене уже было двадцать шесть царапин, сделанных ногтем большого пальца: двадцать шесть дней. Казалось, о них совсем забыли.

Каждое утро Стеклянный Глаз спрашивал:

— Что-то поделывает наш Барашек? Что с ним теперь?

В круглой и сужающейся кверху камере, расположенной слишком высоко, чтобы из нее бежать, было обычное, без решетки, слуховое окно, рама которого день и ночь была поднята. Камера словно приветствовала небеса, приподнимая козырек своей шапки. В дождь козырек опускался. Только по этому признаку да еще по тому, что надзиратель аккуратно приносил пищу, они знали, что об их существовании по крайней мере известно тюремному начальству.

— А задумывался ли ты, собственно говоря, над тем, как нам жилось последние шестнадцать лет, я имею в виду со дня, как мы отправились на войну, и по сегодня. Думал ли ты когда-нибудь над этим?

Секретарь ничего не ответил. Подобный вопрос показался ему просто глупым. Ведь в 1914 году само их существование было будто бритвой перерезано надвое и выброшено на помойку. А он еще спрашивает!

— Почему бы, собственно, нам не покончить с собой? — Стеклянный Глаз, лежавший теперь на спине, повернул голову, чтобы услышать ответ, но увидел лишь спину секретаря, отвернувшегося к стене, и тоже повернулся на бок.

Двадцать шесть царапин, оказавшиеся слишком близко от его лица, затанцевали перед ним. Он закрыл глаза. И так как настоящее их было слишком безрадостным, а будущее безнадежным и серым, он вернулся к прошедшему — в дом без потолков, целовал Кордию, вне себя от радости обнимал портного, который вовсе и не умер… «Ясное дело, я только прикинулся мертвецом».

Но даже такое счастье показалось ему недостаточным. Мечтать так мечтать! И вот они стали совершенно независимыми: все пятеро жили в просторном деревенском доме, далеко у самого леса, среди изобилия собственных ананасных и банановых плантаций. Совсем незаметно из полузабытья Стеклянный Глаз скользнул в сон, и все желания внезапно приобрели успокоительную убедительность истины.

В этот миг загремел ключ в замочной скважине, и три хорошо одетых господина вошли в камеру.

Стеклянный Глаз сразу проснулся и, приподнявшись, закричал:

— Двадцать шесть дней торчим мы здесь без толку, а как раз сегодня вы являетесь! — Недовольный, что нарушили его счастливый сон, он протер глаза.

Самый маленький из трех, который тогда приказал связать им руки, покраснел и выступил вперед:

— Мы прибыли сюда лично, чтобы как можно скорее загладить свою вину.

На всех троих были отлично сшитые визитки, и они вежливо держали в руках цилиндры.

Стеклянный Глаз, почувствовав почву под ногами, к тому же вкусив в своем чудесном сне свободу и оттого теперь не очень сговорчивый, довольно сухо спросил:

— Загладить вину? Как это вы себе представляете? Двадцать шесть дней вы держите нас здесь взаперти, хотя мы только по ошибке сражались за это продажное правительство! С самого начала вам все должно было быть ясно.

— Конечно, вы правы, ошибка произошла исключительно по нашей вине. Но мы надеемся, что сможем дать вам полное удовлетворение. Новое правительство, к которому мы принадлежим, делает вам в качестве компенсации следующее весьма почетное предложение…

— Любопытно, — прервал его Стеклянный Глаз и со злостью заорал на надзирателя, вошедшего в эту минуту: — Убирайся-ка отсюда вон!

— Удалитесь! Господа свободны, — сказал самый маленький. И, извиняясь, обратился к Стеклянному Глазу: — Надзиратель не знает еще о вашем освобождении.