Избранное. В 2 томах [Том 1]

Отнюдь не тщеславие юноши, который предпочитает вовсе не вернуться на родину, чем возвратиться без нового костюма и красивого галстука, заставило этих двух сломленных судьбою людей обойти город, из которого они вышли пятнадцать месяцев назад. Они избрали холодный Берлин, чтобы на этот раз сразу без задержек попасть в самый центр неизбежной борьбы за существование.

Безработица назревала, как гигантский нарыв. Безработных было уже более четырех миллионов.

Оба друга, дрожащие от холода, ходили по Берлину, думая только о том, как заполучить два зимних пальто, которые они видели, но не могли купить, у старьевщика вблизи Александерплац. У всех людей, шедших мимо полицей-президиума и универсального магазина, сновавших между машинами и трамваями, пересекая площадь, и исчезавших в соседних улицах и переулках, и у тех, кто устремлялся оттуда на площадь, — у всех было что-то общее в манере держаться, что-то такое, что секретарь видел и ощущал, но все-таки не мог назвать.

Казалось, мировая война все еще не кончилась. Ее влияние чувствовалось до сих пор, она тяжким бременем лежала на плечах людей, и люди молча несли его. Головы у них клонились как-то ниже, чем у людей в других странах мира. Сквозь хмурые тучи пробилось солнце. Но никто его не заметил.

Старьевщик стоял в дверях.

— Каждое — восемь марок! — при этом он даже не взглянул на них, он нюхом чуял, что денег у них нет.

Значит, шестнадцать. Берлин велик. Но жесток. Чтобы вырвать у этого четырехмиллионого города шестнадцать марок, нужна железная настойчивость. Они еще раз осмотрели оба пальто, которые висели на вешалке у входа в лавчонку и казались довольно теплыми.

— Он бы их здорово отутюжил.

— Да, ему уж больше не утюжить, он уже давно истлел.

— Ему-то хорошо.

— Хотелось бы тебе того же?

Тут Стеклянный Глаз опять покосился вправо и сказал:

— Не знаю; пока еще не знаю.

Повсюду на необозримой равнине возвышались серые дома. По бесконечным выщербленным асфальтированным улицам, вдоль и поперек пересекавшим город, без цели брели замерзшие Стеклянный Глаз и секретарь. Цель их висела позади, в лавке — на вешалке.

Еще три недели, и они смогут получать пособие. В одной из пивных у Силезского вокзала они встретили седого человечка, который вызвался помочь им в этом деле. За соответствующее вознаграждение он сводил достойных доверия лиц, по каким-либо причинам не получавшим пособия, с человеком, который за соответствующее вознаграждение доставлял им работу на срок, дающий право получения пособия. Это была его профессия. У него были всегда под рукой люди, профессией которых было за соответствующее вознаграждение нанимать рабочих и сообщать об этом на биржу труда, не давая им фактически ни работы, ни жалованья.

— А если кто-нибудь потом — вперед заплатить никто не в состоянии — откажется отдать причитающееся вознаграждение?

— Тогда он рискует потерять свое пособие. Ого, у того человека, который фиктивно предоставляет работу, дело поставлено на широкую ногу. Впрочем, ничего подобного еще ни разу не случалось.

— Вот ты хотел изобрести новую профессию, — сказал секретарь Стеклянному Глазу. — Теперь ты видишь, что всему свой черед: сперва миллионы безработных, а потом только новая профессия — нанимать их и за это получать соответствующее вознаграждение… Да, да, без прогресса ничего не бывает.

Во всех городских конторах по найму они уже побывали и решили больше туда не ходить. Работа была только у сидевших там служащих, которые никому не могли предоставить работу.

Каждый день надо было заботиться об одном и том же — как добыть в огромном Берлине одну марку на хлеб, что было очень нелегко, и как найти пристанище на ночь, — наступили холода. Но они научились просить милостыню. Они научились этому в Берлине, потому что умирать они еще не умели.

В течение всей первой недели секретарь безуспешно пытался нажить деньги на цвете своих волос.

Он вдоль и поперек исходил гигантский город, добираясь до рабочих кварталов, где об окраске волос никогда и не слыхали. Но не встретил интереса к делу, без всякого напряжения удавшемуся в романских странах, где оно служило забавой для беззаботной толпы. В утешенье какой-то парикмахер побрил их даром. Но с той поры щетина их неудержимо разрослась, оставив открытой лишь небольшую часть бледных лиц.

Золотоискатели Аляски пробивались сквозь снега и льды ценой невообразимых лишений, с кулачными боями и поножовщиной, требовавшей напряжения всех сил. Но у них всегда сохранялась великая надежда. А два солдата совсем неромантичной серой пятимиллионной армии безработных шагали сквозь зиму 1930/31 года, лишенные какой-либо надежды. И вопрос, на который не было ответа: так что же нам делать? так что же нам все-таки делать? — не исчезал из их глаз, когда-то голубых, а ныне — бесцветных.