Избранное. В 2 томах [Том 1]

— Если хочешь знать, по-моему, было бы еще хуже. За последнее время я много чего передумал. Взять хотя бы, что мы убили шесть миллионов человек только оттого, что они евреи, а в России уничтожили девять миллионов гражданского населения! Мне-то вы не скажете, что это газетные утки. Я дважды был в России и столько же раз в Польше. Был и в Аушвице. Я сопровождал поезд, на котором Руфь Фрейденгейм увезли в Аушвиц. Я собственными глазами видел эти печи…

— Нашел чем удивить! — отрезал Шарф. — Но скажи, зачем же ты с такими взглядами остаешься в наших рядах?

— Я давно собирался поговорить с вами начистоту. Хотел только сначала сам себе отдать отчет насчет того, что нужно делать.

Зик спросил, впиваясь в него глазами:

— И давно у тебя такие настроения? Как ты, например, отнесся к тому, что мы собирались спалить сторожку, где живет эта жидовская шлюха?

Петр уронил камешек в воду, между тем как Оскар ответил убежденно:

— Да, я был против.

— Ты был против? Значит, ты был против и нашей затеи с типографией?

— Да, я и тогда был против.

— Однако ты ни словом не заикнулся, во всяком случае нам.

Шарф потихоньку сжал локоть Зику и дружески похлопал Оскара по плечу.

— То, что ты говоришь, будто этими средствами Германию не поставить на ноги, очень меня интересует. Нам надо серьезно потолковать. Кто знает, может, ты и прав.

Оскар вытащил из кармана номер социалистической газеты со статьей о штутгартском покушении, написанной отцом ученика Иоанна.

— По-моему, здесь очень верно сказано насчет этой безумной штутгартской истории. Примерно то же, что и я думаю.

Зик, сидевший с краю, рядом с Шарфом, шепнул ему на ухо:

— Он плавает, как топор.

— Но они пишут не только о покушении. Это для них лишь предлог: они хотят доказать, что спасение Германии в социализме. Может, они и правы. Я в этом не шибко разбираюсь.

— Что ж, все это интересно. И поговорить надо как следует, — заявил Шарф. — Знаете что? Едемте кататься. У меня с собой электрический фонарик. Ты прочтешь нам статью, и мы все обсудим. На реке нам никто не помешает. Даже если мы вцепимся друг другу в волосы, и то нас никто не услышит.

Петр встал:

— Ну, я пошел.

— Запомни хорошенько, — строго сказал ему Шарф. — То, что здесь говорилось, не для распространения. Так что смотри, не болтать. И нашим никому ни слова. Понял?

Он освободил канат, которым лодка была привязана к кольцу, ввинченному в камень. Все трое прыгнули в нее.

Ночь стояла темная. Лишь кое-где в небе теплились звезды. Лодку медленно сносило по течению, мимо Иоганнина сарайчика. Дальше домов не было.

Зик вывел лодку на быстрину. Шарф сказал Оскару, сидевшему на скамеечке:

— Пересядь-ка на нос. Оттуда тебя лучше будет слышно.

Когда они встали, чтобы обменяться местами, лодка закачалась. Встал и Зик. Вдвоем с Шарфом они, балансируя, подошли к Оскару и столкнули его в воду. Оскар один раз показался из воды, крикнул что-то и ушел на дно.

Труп его на следующее утро прибило к берегу возле монастыря «Небесные врата».

Петр, прочтя вечером об этом в газете — он дежурил за стойкой в отцовском погребке, — в ужасе прошептал: «Это они! Они его прикончили». Слышно было, как за столом завсегдатаев рыбак Крейцхюгель, от которого бывало и слова не добьешься, горячился и кричал:

— За тридцать лет, что я рыбачу, не было случая, чтобы кто-нибудь взял мою лодку. А нынче утром я нашел ее бог весть где, на том берегу, вниз по течению. И привязана — честь честью. Вот в том-то и заковыка. Коли это он мою лодку взял, значит, с ним еще кто-то был. Утопленник лодку не привяжет.

На что профессор Габерлейн возразил, отхлебнув из стакана:

— Очевидно, случайное совпадение, что кто-то этой же ночью незаконно воспользовался вашей лодкой… Какая трагедия! Четыре года провел человек на передовой, и смерть его щадила. А тут извольте!.. Он ведь собирался стать врачом. Представляю себе горе матери. Он был ее единственной надеждой.

Петр вышел на улицу. Катарина сидела на пороге дома и примеривалась, нельзя ли растопырить пальцы ног, как будто это руки. Увидев Петра, она подбежала к нему:

— Что с тобой? Или нездоров?

В каком-то оцепенении, словно лунатик, побрел Петр по улицам. «Я должен… я должен…» — твердил он шепотом, так и не отдавая себе отчета, в чем же он видит свой долг.

Уже стемнело, когда он неожиданно очутился перед домом, где жил Иоанн. Окно было открыто. Все больше волнуясь, он несколько раз окликнул товарища по имени. Это звучало как крик о помощи.

Иоанн с независимым видом вышел из дому и, подойдя сзади, тронул Петра за плечо. Тот в испуге обернулся.

Пока они спускались к набережной, Петр слово за словом передал товарищу вчерашний разговор.

У моста они остановились — на том же самом месте. Внизу качалась на волнах лодка Крейцхюгеля.

— …И тогда Шарф предложил покататься по реке. У меня мороз пробежал по коже. Я только сейчас понимаю, почему. Что же мне теперь делать — то ли в полицию заявить, то ли в американскую администрацию, что они его утопили?

Думая о другом, Иоанн сказал:

— Если ты вчера был при этом один, они сразу догадаются, кто их выдал. И тогда они тебя прикончат.