Избранное. В 2 томах [Том 1]

«После того как я в течение недели ежедневно беседовал с фрейлейн Фрейденгейм, каждый раз не менее часа, я пришел к выводу, что, если говорить о вменяемости, то подсудимую следует признать полностью ответственной за совершенное ею преступление. Ее нельзя признать душевнобольной. У меня была под наблюдением девушка-еврейка, также угнанная в публичный дом. Впоследствии она наложила на себя руки, потому что родители и два брата стыдились ее несчастья. Фрейлейн Фрейденгейм никогда бы не лишила себя жизни на этой почве, хотя бы ее стыдился весь немецкий народ. Скорее ей было бы стыдно за немецкий народ. Ту мою пациентку загнали в гроб косые взгляды ее отца. На примере же фрейлейн Фрейденгейм подтверждается старая истина, что, если человек не сломился под гнетом тяжелых душевных потрясений, он выходит из них окрепшим и закаленным. Фрейлейн Фрейденгейм — незаурядная личность. Из ее ответов во время наших бесед я убедился, что то, что ей пришлось пережить в публичном доме, полностью погасило в ней интерес к себе и к дальнейшей своей участи. Ее собственная судьба глубоко ей безразлична. Она так же спокойно взойдет на плаху, как отправилась в роковой вечер к дому человека, которого застрелила. Это душевное состояние можно было бы определить как полное истощение чувств, распространяющееся на все стороны душевной жизни. А между тем это не так. Пусть фрейлейн Фрейденгейм безразлично, что ее постигнет — смертная казнь, пожизненное заключение или что другое. Однако ее интерес к окружающему миру вполне нормален. Фрейлейн Фрейденгейм питает глубокую привязанность к своей подруге детства, ждущей ребенка, и крайне озабочена тем, чтобы это еще не родившееся на свет создание было обеспечено всем необходимым. Она по-матерински заботится о своей двенадцатилетней подружке Катарине, а прощаясь с женихом в момент ареста, думает не о себе, хотя и знает, что ей, возможно, придется поплатиться жизнью, а о нем, ибо понимает, что причинила ему горе. Так проявляет себя только вполне нормальный человек, наделенный социальными чувствами, а это позволяет надеяться, что со временем она и сама втянется в нормальную жизнь».

Защитник оторвался от чтения и сказал:

— Раздел, посвященный анализу переживаний в публичном доме, я опускаю как подлежащий оглашению лишь при закрытых дверях. Далее профессор К. пишет:

«Убийство Фрейденгеймов происходило на глазах у их дочери. Когда же эта девушка, в которой все женское было уничтожено в публичном доме, возвращается в общество, освобожденное от нацистского гнета, она узнает, что нацист, обрекший ее родителей на столь страшную гибель, ушел от суда. Тогда она стреляет в него. Фрейлейн Фрейденгейм была во всеоружии своих душевных сил, когда сознательно и преднамеренно убила человека. В обществе, где блюдется закон, она должна была бы нести полную ответственность за свой поступок. Я превысил бы свою компетенцию психиатра и эксперта, если бы взялся судить о том, как должно поступить с ней в обществе, где закон попирается так же, как попирался раньше, и следует ли покарать ее за то, что она убила преступника, безнаказанно убившего ее родителей. Я хотел бы только сказать по этому поводу: если в комнате темно, зажигают свет. Это нормально. Фрейлейн Фрейденгейм зажгла свет».

В зале стояла мертвая тишина. Когда же защитник спросил, не хочет ли судебный эксперт высказаться по поводу прочитанного заключения, председатель крикнул, что суд будет считаться только с выводами официального эксперта.

Однако судебный психиатр поднялся и заявил:

— В своем заключении я подчеркнул, что нам еще трудно разобраться в душевных заболеваниях, возникших в условиях концлагерей. Психиатр в этих случаях сталкивается с совершенно новыми и еще не исследоваными образованиями человеческой психики. Вполне можно, что представленный здесь анализ моего высокочтимого учителя правильно определяет душевное состояние подсудимой. Все же я не могу согласиться с утверждением, будто обвиняемая полностью отвечает за свои действия.

Прокурор с явным удовлетворением закивал головой. Он начал свою речь с подробного описания всех обстоятельств убийства и закончил словами:

— Мне остается добавить лишь немногое. Наша задача в данном случае не в том, чтобы изобличить злодея. Подсудимая безоговорочно созналась, что она застрелила Цвишенцаля. Она заявляет, что чувствует себя с тех пор лучше. Это само по себе было бы свидетельством полного морального одичания, если бы мы считали, что имеем дело с нормальным человеком.

Процитировав несколько фраз из заключения судебного психиатра, прокурор, словно обменявшись местами с защитником, настойчиво повторил, что Руфь нельзя считать ответственной за совершенное ею преступление, поскольку ее следует признать невменяемой. Ее необходимо поместить в дом для умалишенных.

Защитник улыбнулся так, словно услышал то, что ожидал услышать.