Избранное. В 2 томах [Том 1]

— Но это же значит самим записаться в революционеры, — смеясь, возразил профессор Габерлейн, а председательствующий вскочил как ужаленный.

— Это неслыханно! В истории немецкого суда не было случая, чтобы присяжные отказались вынести приговор.

Все были в крайнем возбуждении, все говорили наперебой. Кузнец Готтлиб заявил:

— На сумасшедшую она и правда не похожа. Так неужели осудить девушку, которая столько перенесла, на пожизненную каторгу или еще чище — на смерть. Да я себе этого в жизни не прощу!

— Я все думаю, как нам разобраться с этим несчастным делом, — сказал стекольщик Фрелих незадолго до голосования. — Самое правильное решение предложил доктор Бук. Да оно и вообще правильное.

С судьями голосовал только профессор Габерлейн.

Ожидая, когда кончится совещание присяжных, часть публики слонялась по коридорам. Четырем ученикам удалось незаметно проскользнуть в толпе и по стенке добраться до передних рядов. Но вот судьи и присяжные снова заняли свои места и в зал ввели Руфь Фрейденгейм. Едва она села, как тотчас же устремила взгляд на Мартина и не отвела от него глаз даже в ту минуту, когда староста присяжных, доктор Бук, поднялся с места.

Он сказал:

— Во имя справедливости, одной лишь справедливости, большинство присяжных отказалось вынести приговор.

В зале не сразу поняли, что это означает. Прокурор бросился к председателю и растерянно спросил, как быть.

Председатель в замешательстве пожал плечами. К ним подошел защитник и сказал:

— Решение присяжных — факт, с которым, нельзя не считаться. Единственное, что вам осталось, если вы хотите соблюсти приличие, это снять обвинение.

Публика нервничала. Все вскочили с мест. Кое-кто догадался, что произошло, послышались возгласы: «Браво!» В ответ раздались антисемитские выкрики. В зале началось столпотворение — свалка, рукопашные бои, как на митинге, разгоняемом полицией. В судебном зале вспыхнула революция.

Ученики окружили Руфь и Мартина. Уж кричал, не помня себя от волнения:

— Катитесь отсюда! Скорее! Пошли! — Он, не переставая, дергал Руфь за рукав. Прикрываемая Мартином и мальчиками, она кое-как пробралась сквозь беснующуюся толпу.

XV

«Милый Стив!

Сегодня твой друг опять принес от тебя посылку, — все такое вкусное. Я всегда делюсь с Руфью, она бог знает как питается, а кое-что отдаю фрау Бах. Она славная и очень помогла мне советами по женской части. Ведь я ничего в этом не смыслила. А теперь платье свое дала поносить, мое стало очень тесно, хоть я и выпустила в швах, сколько можно. Ты, верно, думаешь, что меня разнесло, как бочку, оттого что я много ем? Милый Стив, я должна тебе открыться. Руфь давно уже настаивает, и мне кажется, что ты вправе знать, Но, пожалуйста, голубчик, не пугайся. Верь мне, я очень, очень счастлива. Стив, родной мой, через три недели у меня родится ребеночек. Но не тревожься, любимый, гони от себя грустные мысли, у него будет все, что нужно. Мне уже достали детскую коляску и все приданое. В моем сарайчике есть даже дверь. И потом — твоя печка. Дров я насобирала — значит, зимой он не будет страдать от холода. Доктор Гросс, как только придет время, приготовит для меня койку в больнице. Как видишь, даже богатая женщина могла бы мне позавидовать. (Хорошо бы ты прислал порошковое молоко и, может быть, шерстяное одеяльце на коляску. Доктор Гросс уверен, что молоко у меня появится, — ну, а вдруг…) Будет ли он похож на тебя? Ну еще бы! Фрау Бах говорит, что, если у ребенка голубые глаза, это еще ничего не значит: они могут стать черными. Но у него будут настоящие голубые, как у тебя. Я страшно тоскую по тебе, и от этого у меня часто болит слева, где сердце. Потому что я не перестаю тосковать по тебе. Ах, Стив, до чего же тяжело! Но не потому, что ребенок!

Наоборот! Без него я бы совсем пропала. Ведь я так одинока… А сейчас ты всегда со мной… Сохрани Бог, чтобы я даже в мыслях согрешила против моего малыша. Я просто не могу отделить его от себя, а тебя от него. Я не различаю, где ты, а где он. Вы для меня одно — я люблю тебя.

Иоганна».

Так как у нее не было ни почтовой марки, ни денег на марку, она отправилась к Руфи: у той почти всегда водилась мелочь.

Мартин читал в газете статью о процессе. Отец Иоанна писал: «Революция, которой после падения нацистского режима опять преградили путь, нашла свое выражение в чувстве справедливости, руководившем присяжными и публикой».

Руфь готовила ужин. Ее лицо, оживленное и сияющее, было сегодня каким-то особенно свежим и гладким, словно она только что вышла из теплой благотворной ванны. В том, как она стояла у железной печурки, отставляла кастрюлю, пробовала суп, подсыпала еще чуточку соли, чувствовалось внутреннее спокойствие человека, довольного своим настоящим и окрыленного надеждами на будущее. Она крикнула за занавеску:

— Входи, Мартин! Все готово.

Мартин весь этот день думал только об одном, но не решался ей в этом признаться. Когда суп был уже на столе, он сказал: