Избранное. В 2 томах [Том 1]

Солнце поднялось из-за гряды холмов, и спящая долина озарилась ярким светом. Возделанные поля, коричневые, желтые, нежно-изумрудные, тянулись вплотную друг к другу от самого горизонта: широкие внизу, они, постепенно сужаясь, стягивались вдали в тонкую черточку, словно нарисованную цветным карандашом. Сильнее запахло водой.

Плот тихо скользил по извилистой реке, мимо прячущихся в зелени деревушек, мимо солнечных склонов, на которых произрастал знаменитый франконский виноград, мимо живописных развалин древних замков и средневековых городков. Ни один дом здесь не был разрушен. Война миновала этот край.

После полудня стало припекать. Давид и Уж разделись. Они еще дома надели трусы. Оба широкоплечие и худенькие, мальчики плавали, как рыбки. Не устояла и Катарина. Она сбросила с себя платье за деревянной будкой. Из своего светло-желтого купального костюма она уже давно выросла, и он сильно обтягивал ее тоненькую фигурку. Уж с некоторых пор упрашивал Катарину, чтобы она его разок поцеловала — один-единственный, — но безуспешно. Выкупавшись, они снова легли рядом, погреться на солнышке.

— Поцелуешь, если я проплыву под плотом? — спросил он.

— Ну где тебе!

— А ты тогда поцелуй, когда я проплыву,

— Куда поцеловать?

Он показал на щеку.

— Или куда хочешь…

Катарине понравилось, что он ради нее собирался проплыть под плотом… Она закинула руки за голову и с наслаждением потянулась.

— А вдруг ты потонешь?

— Вздор, я могу больше минуты пробыть под водой. Идет?

Она посмотрела на него.

— Но только один раз и потом уже никогда в жизни.

Он прошел к переднему краю плота, нырнул и вынырнул с другой стороны, чуть ли не у самого конца плота, который прошел над ним. Катарина поднялась и ждала, не дыша. Увидев его, она вздохнула с облегчением:

— Святители-угодники!

Потом они снова легли рядом, и он потребовал:

— Ну, а теперь ты должна.

— Да ты же мокрый.

— Ладно, когда обсохну.

— А мама что скажет, как думаешь?

— Можешь не говорить ей.

— А если она требует, чтобы я все ей говорила, должна же я ее слушать!

— Ладно, не заливай, просто ты не хочешь сдержать слово.

Катарина презрительно повела плечиком и вскочила. Она грациозно, танцующими шажками прошла по стволам за будку, набросила на себя платьице и присоединилась к мальчикам, сидевшим возле кипы пеньки. Засунув руки в карманы, подошел и разочарованный Уж, стараясь скрыть свое разочарование.

Катарина не удостоила его взглядом. Положив руку на плечо своему другу Петру, она с увлечением рассказывала ему какую-то бесконечную историю о том, как она в лесу заблудилась и чуть не умерла от страха.

Часам к шести вечера поблизости от перевоза ученики покинули плот. На Катарине опять был пиджачок Ужа.

Они вышли на северную сторону и поднялись вверх по каменистому сырому склону, тому самому, по которому спускалась Руфь, направляясь в Вюрцбург, — и скрылись в лесной чаще.

Дом в Спессарте стоял посреди вырубки, у большака, пересекающего весь лес из края в край. Сто двадцать лет тому назад здесь был постоялый двор для извозчиков. Среди окрестных жителей еще до сих пор сохранилось предание о том, что хозяин постоялого двора убил знатного путешественника и скрылся с его деньгами за границу. Дом уже много лет пустовал.

Три деревенских бургомистра, с которыми договаривался Мартин, перестроили дом до основания. Со всей местности отрядили каменщиков, кровельщиков и маляров. Поставили новый забор, окопали все деревья в саду и в конце мая успели еще засадить огород поздними овощами и картофельной рассадой. Стекол не нашлось, зато новые ставни, выкрашенные в зеленый цвет, были плотно пригнаны, а огромная изразцовая печь в столовой, выведенная во второй этаж, обогревала и верхние помещения. Дров было вдоволь.

Это была не та белая вилла, о которой мечтал Мартин, и, когда он возвращался домой, Руфь не ждала его у садовой ограды, не встречала поцелуем. Но по сравнению с деревянной сторожкой это был монументальный дворец из темно-серого гранита, построенный на века.

Белая детская коляска, унесенная учениками с чердака аптекаря Адельсгофена, стояла в саду под яблоней. Руфи удалось убедить фрау Бах, что ребенку Иоганны будет лучше в Спессарте, чем в дощатом закутке подвального помещения, а тем более — под постоянным наблюдением врача.

Руфь вышла в сад с бутылочкой молока. На ней было короткое до колен платьице из домотканой холстины — подарок крестьянки, которую пользовал Мартин. Счастливая, наклонилась она над пухлыми розовыми щечками. Малютка уставилась на нее голубыми глазками и вдруг заулыбалась. Она сразу же обеими ручонками ухватилась за бутылку.

Покормив девочку, Руфь взяла ее на руки вместе с конвертом и, когда Мартин, подъехав к дому, соскочил с велосипеда, она и впрямь ждала его у садовой ограды с ребенком на руках. С той лишь разницей, что ребенок не был его ребенком, а жена не была женой.

Он ввел велосипед в калитку. На руле висела его «касса» — сумка, в которой он привозил домой молоко, яйца, масло, а порой и курицу, домашнюю колбасу или копченый окорок, гонорар за труды. В доме был глубокий погреб, где и среди лета сохранялся холод.