Стив увидел свое дитя, и на него с новой силой обрушилась боль утраты, как в ту минуту, когда он получил телеграмму о смерти Иоганны. Губы его дрогнули.
Первые ничего не говорящие приветственные слова были для обоих лишь мостиком в жизнь, которая по-прежнему шла своим чередом. Войдя в столовую, Стив спросил, видела ли Иоганна ребенка. Руфь покачала головой.
— Иоганне в голову не приходило, что она может умереть. Она написала мне, что получила от вас письмо, что вы приедете и заберете ее с собой. Она была счастлива до последней минуты.
Эти слова облегчили горе Стива — и тут же удесятирили его. Новое существо, чье рождение стоило Иоганне жизни, лежало на коленях у Руфи и смотрело на него своими невинными голубыми глазками. Руфь протянула Стиву ребенка. Ей все еще не верилось, что она его потеряет. Увидев, с каким волнением отец прижал его к себе, она уже готова была отчаяться. Но в душе ее не угасала надежда: авось Стив приехал только повидать ребенка Иоганны и оставит его здесь, у нее.
Вернувшись домой, Мартин поспешил в столовую. Он еще в деревне встретился со Стивом, и тот все рассказал ему, добавив, что хочет поскорее вернуться в Вюрцбург. Он сразу же увезет ребенка в Америку. Кстати, подвернулась американская сиделка, уезжающая завтра на родину. Она берется присмотреть за ребенком в дороге.
— Моя жена очень привязалась к девочке, — сказал Мартин Стиву. — Ей будет трудно с ней расстаться.
Входя, он услышал, как Стив расспрашивает о том, что просила узнать сиделка, — получает ли ребенок уже твердую пищу, на пароходе он должен по возможности питаться так же, как дома. Последняя надежда покинула Руфь.
— Она уже получает манную кашку, а иногда и яичный желток.
Мартин провел рукой по волосам, слегка оскалив длинные зубы:
— Девочке будет хорошо на ферме, Руфь. Она вырастет в привольном краю, будет независимым, жизнерадостным человеком.
Руфь за последние десять минут узнала на собственном опыте, что любовь не отделима от эгоизма. Она печально кивнула и поспешила вон из комнаты. С чувством приговоренной к смерти укладывала она распашонки, фуфаечки и пеленки, наливала бутылку кипяченым молоком и одевала малютку в дорогу. Все это делали только ее руки.
Ученики построились перед домом, готовые в обратный путь. Вдруг прибежал крестьянский мальчик и сообщил, что с его отцом несчастье. При валке леса ему деревом придавило ногу. Нога посинела, распухла и страшно болит. Может быть, он уже кончился.
Мартин в величайшей спешке распрощался со Стивом и ребятами, молчаливо простился и с Руфью, которая неподвижно сидела в столовой с ребенком на руках. Он бережно погладил его по головке и опрометью выбежал из дому. Его чемоданчик с перевязочным материалом был привязан к рулю ремнем. Рядом побежал крестьянский мальчик.
Тронулись в обратный путь и ученики. Они и не заметили того, что произошло в доме. Экскурсия удалась на славу.
Стив сел за руль и включил мотор. Уж устроился рядом. Это была его первая поездка на машине. Позади села Катарина, оберегавшая корзину с ребенком. Руфь стояла у ограды. Она слабо помахала рукой в ответ. Автомобиль скрылся из виду.
Она вернулась в комнаты. Дом опустел. На кухонном столе валялась чайная ложка, которой она в последний раз давала ребенку желток. Немного желтка еще присохло к ложке. Руфь подержала ее в руке и снова положила.
Мартин застал Руфь в саду. Ока стояла подле детской коляски. Он подошел и без слов положил ей руку на плечо. Она припала к его груди и горько заплакала. Он обнял ее и стал целовать ее волосы, а потом наклонился и поцеловал в губы. Она не противилась.
XVII
Отец Иоанна писал в своей газете: «Отношения между Россией и Америкой за два «мирных» года стали настолько напряженными, что даже самые осторожные газеты за рубежом уже сегодня считают войну неизбежной. Весь мир опять — но только при полной перегруппировке сил — поделился на два лагеря, с Германией посредине. Распался на два лагеря и немецкий народ. Промышленники Рура, юнкерское сословие и крупные банкиры, давно уже породнившиеся семьями и искони составлявшие единый блок, который в 1933 году толкал и поднимал Гитлера к власти, делают ставку на войну; по расчетам этих господ, война должна экономически и политически поставить их у власти — прежде всего в собственной стране, где чуть ли не каждый второй встречный — соучастник и нацист, все свои надежды возлагающий на войну. Им противостоит германский рабочий класс, которому нужна не война, а социализм и миролюбивая Германия».
В конце сентября Христиан Шарф получил письмо, которое он тут же зачитал своему отряду. Бывший эсэсовец майор Блюм через своих курьеров разослал этот циркуляр всем руководителям гитлеровской молодежи.