Избранное в 2 томах. Том 1. Детство. Наши тайны. Восемнадцатилетние

Ближайший из пленных кивнул головой и потянулся к портсигару.

— Ван унд во гат ман зи гефанген геномен? (Где и когда вас взяли в плен?) — Туровский считался у нас в классе лучшим знатоком немецкого, и ему очень хотелось в первый раз в жизни поговорить с настоящим немцем из Германии и козырнуть перед ним своими познаниями в немецком языке.

Немцы посмотрели на него, не понимая, и застенчиво пожали плечами.

Туровский покраснел и повторил свой вопрос. Неужто он неправильно выразился? Или, может быть, у него такое плохое произношение? Немцы переглянулись, как бы ища друг у друга помощи и совета.

Наконец старший из них, тот, что первый взял у Сербина папиросу, сконфуженно улыбнулся Туровскому.

— Даруйте, пане, але ж по-нiмецькому ми не втнемо, — сказал он на языке уж никак не немецком и понятном нам от слова до слова. Мы, воспитанники русской гимназии, слышали, однако, вокруг в нашем городе чаще всего именно этот язык.

Растерянные, не найдясь, что ответить «немцу», мальчики отошли, озадаченно переглядываясь.

— Послушай, — заговорил Сербин, — но ведь они говорят по-русски. — Сербин был сыном местной библиотекарши.

— Не по-русски, а по-нашему, — поправил его Туровский, сын почтового чиновника из местечка, — по-малороссийски…

Зилов, сын орловского рабочего, молчал, совершенно сбитый с толку. Наконец он задал свой очередной вопрос:

— Как же так, ребята? И наши и их солдаты говорят на одном языке?

«За горами есть то место, где кипел кровавый бой»

Эшелонов с ранеными не было до позднего вечера. Их задержали где-то на полустанке, в десяти километрах. Сперва пропускали на запад эшелоны с частями, перебрасываемыми на фронт. В приграничных районах шли упорные бои. Австрийская армия перешла на нашу территорию.

Мы ходили группками, плечом к плечу, и тихо, взволнованно разговаривали. Несколько абитуриентов нашей гимназии уже ушли в юнкерские училища. И училища эти переведены на военное положение. Вместо трех лет обучение в них продолжается всего несколько месяцев. Через полгода они будут уже настоящими взрослыми людьми и, конечно, героями. Счастливцы!

Две сотни подростков прогуливались по перрону воинской рампы, исполненные чувства собственного достоинства и гражданской гордости. Ведь на левом рукаве у каждого из нас белела повязка и на ней пламенел красный крест. Ах, эта белая повязка с крестом вызывала такие сладостные чувства! Казалось, она так и кричала каждому встречному: глядите, этот мужественный юноша, эта храбрая девушка, они уже не дети, они тоже взрослые! Гимназисты были в своих лучших, новых костюмах, гимназистки повязали в косы кокетливые разноцветные бантики.

Вдруг на рампе началось какое-то движение. Врачи и сестры милосердия в белых халатах засуетились и стали переговариваться между собой. Взволнованным голосом сзывал гимназистов Богуславский. В конце рампы музыканты наспех продували свои трубы. Тромбоны, валторны и кларнеты коротко покашливали на разные голоса.

Мы построились. Первый эшелон с ранеными, оказывается, уже вышел с поста и был сейчас в пяти верстах. Перед нами появился комендант рампы. Он коротко сообщил нам, каковы наши обязанности. Мы должны были выводить легкораненых из вагонов и препровождать их в столовую. Тяжелораненым следовало относить еду в вагоны. Кроме того, надо было носить за доктором и сестрами ящик с бинтами, ватой, йодом и другими медикаментами. А главное — это приветствовать героев, выказать им наше восхищение, наш восторг.

Затем перед подтянувшимися, стройными рядами гимназистов предстал шитый золотом синий мундир директора. Директор был при всех орденах, и на левом боку у него висела коротенькая, чиновничья шпага. В таком параде мы видели его только в «царские» дни и большие праздники.

Директор волновался. Он окинул нас быстрым взглядом и махнул рукой. На напутственную речь у него уже времени не оставалось: под семафором у первой будки вдруг появились три светящиеся точки. То были три фонаря на груди паровоза. Они все росли, увеличивались. Первый эшелон подходил.

Директор снова махнул рукой.

— Господа! Послужим же вере, царю и отечеству! — Он чувствовал себя генералом Скобелевым на белом коне.

— Ура! — прокатилось по нашим рядам, взволнованно и гулко.

— Ура! — исступленным воплем, не в лад вырвался голос Кашина и испуганно умолк.

— Кашин, — автоматически прогнусавил директор, — когда начнутся занятия, вы отсидите без обеда пять часов…

Конец фразы был заглушен шумом поезда. Промелькнул паровоз с шифром С-815. Закоптелое лицо под черной фуражкой с двумя рядами серебряного галуна — помощник машиниста Шумейко. Состав вела бригада нашего депо. Проплыла длинная цепь красных вагонов со знакомой надписью «40 человек 8 лошадей».

Нас била мелкая нервная дрожь. Зубы цокали от восторга и волнения. В конце перрона грянул оркестр — торжественно и лихо.

Жизнь — как она есть