Избранное в 2 томах. Том 2. Театр неизвестного актера. Они не прошли

Я бросился назад, в степь, к заводской площадке. Луна уже катилась к горизонту, и тень моя бежала по степи на много метров впереди меня.

Начальника я нашел за стенами инструментального цеха. Там было тихо. Он стоял, прислонившись к только что возведенной, еще не просохшей стене, и дремал, а перед ним сгрудилось около полусотни женщин с мешками и узлами. Пожилая женщина в кожанке и красном платочке — такими рисовали боевых женщин в гражданскую войну — держала к толпе речь. Это была новая партия завербованных на строительство, их только что привезли со станции, из эвакуационных эшелонов.

Начальник сразу очнулся, как только я подошел к нему.

— Ямы получаются слишком широкие, — сказал он мне так, точно продолжал только что прерванный разговор, точно я сам должен был знать, о чем будет идти речь. И как это ни странно, я действительно сам понял, в чем дело: ямы слишком широки, а потолочины коротки. — Разумеется, достаточно поставить посредине два-три стояка, перебросить балки и крепить настил на две стороны; но я мог бы принять ваши предложения. Блиндаж не только должен быть правильно построен в техническом отношении, он должен стать удобным жилищем, со всем возможным комфортом: люди будут жить там до конца войны. Найдите способ усовершенствовать подземное жилище, — пусть это будет новое слово в архитектуре. Подземное жилище на десять — пятнадцать человек — такова ваша задача.

— Слушаю, товарищ начальник, но…

— Ступайте, — сказал начальник. — Завтра к вечеру представьте мне ваши предложения. Скажите начальнику кадров, чтобы он оформил вас в качестве архитектора жилищного сектора. Спокойной ночи… — Он приложил руку к козырьку. — Я тоже харьковчанин, — прибавил вдруг начальник, неизвестно почему и зачем. Он бросил на меня короткий дружеский взгляд, но тут же смутился и отвернулся. Он подошел поближе к толпе женщин, намереваясь, очевидно, выступить с речью.

Разговор со мною был кончен, я мог уходить. Теплое чувство залило волной мое сердце, мне очень хотелось пожать начальнику руку.

Женщина в кожанке сказала:

— Товарищи, сейчас выступит начальник строительства.

Толпа молчала. Женщины сидели на корточках или пристроились на узлах — им было неуютно и неудобно. Жестокая несправедливость уничтожила их дома, разрушила жизнь, разбросала семьи.

Долгие дни, недели мучились они потом в эшелонах. И вот сейчас они ночью в беспредельной степи, на голой земле, под необъятным холодным небом. Созвездия стояли на небосводе не так, как над родным домом. Это были сплошь, крестьянки, потрудившиеся на своем веку, немолодые. В их взглядах не светилось сейчас ничего, кроме безысходной тоски. Они озирались беспомощно и растерянно. Кругом, насколько хватает глаз, простиралась одна лишь пустыня, справа и слева поднимались невывершенные каменные стены. Стены были уже высотой в человеческий рост, и на гребнях их в эту позднюю пору не замирала жизнь: торопливые руки клали кирпич к кирпичу и поспешно заливали жидким цементом. Кладка заслонила уже горизонт пустыни, он виднелся только в пролетах — далекий, жуткий в эту предутреннюю пору, когда от заходящей луны на западе ложились длинные черные тени. На ровной поверхности степи тени кругом были такие длинные, что конца их не было видно: голова тени начальника изгибалась за дюной, у его ног шевелились головы теней, которые падали от женщин, возводивших стену на другом конце строительной площадки. На всем широком степном просторе, как на гигантском экране, скользили, перемежаясь, темные и светлые полосы, двигались пятна, он шевелился, жил.

— Товарищи! — сказал начальник. — Вы с Украины, так позвольте мне, земляку вашему, обратиться к вам на нашем родном языке…

— Ой! — истерически вскрикнула в толпе какая-то женщина. — Ой!

Толпа женщин пришла в движение, раздался стон, кто-то всхлипнул, кто-то вскрикнул — и вдруг все женщины залились слезами, запричитали, заплакали навзрыд. Горький плач огласил простор бескрайной степи, разнесся среди ночи под звездным сводом неба. Полсотни женщин заголосили, хватаясь за головы, клонясь вниз, ломая в отчаянии пальцы.

— Товарищи! — подняв руку, закричал начальник, призывая толпу к порядку, однако все было напрасно, его голос словно подхлестнул женщин, и они зарыдали еще громче.

Я поспешил прочь. Грудь у меня сжалась, дыхание перехватило. Я бежал прочь, проклиная себя, сам не зная, за что. Я был как ребенок, готовый броситься на злого человека, обидевшего его мать. Мне необходимо было идти на войну, чтобы убить войну.

За инструментальным цехом, с наветренной стороны, слышался говор. Две женщины в белых медицинских халатах быстро перевязывали розовыми бинтами руки девушкам: несколько девушек уже стояли с забинтованными руками, остальные с окровавленными ладонями ждали очереди. Я подошел поближе, чтобы узнать, откуда вдруг сразу столько израненных рук?