Избранное в 2 томах. Том 2. Театр неизвестного актера. Они не прошли

— Воскобойник? Это я. Ты когда завтра на строительство?.. Ага, чудесно. Забеги к бригадиру монтажников Майбороде и возьми у него рюкзак архитектора. И к девяти часам привези сюда. Вот и отлично. — Он положил трубку. — Ну, ну, пять минут на прощание, и возвращайтесь сюда, пойдете на медкомиссию.

Мы вышли с Майбородой и за дверью остановились в смущении.

— Вот так история, — сказал Майборода. Он помолчал, потом длинно выругался.

Мы стояли друг перед другом, не зная, что сказать. На перроне вокзала было пусто. Светились зеленые и красные огоньки на стрелках. Высоко над головой шипел газокалильный фонарь. Редкие снежинки покалывали лицо и таяли, едва коснувшись щеки.

— Прощай, — сказал Майборода, — может, когда-нибудь встретимся. Война!

Он крепко пожал мне руку, улыбнулся кривой улыбкой и ушел прочь.

Сделав несколько шагов, он остановился и через плечо крикнул еще мне:

— Ну, чтоб мне подохнуть, коли я не догоню тебя!

Он вышел из полосы света и сразу пропал во тьме, которая со всех сторон окутывала станцию.

Я остался один. Я вздохнул полной грудью, чтобы унять бьющееся сердце, — воздух был морозен и свеж. Он пахнул пустыней, я уже узнавал этот запах. Я узнал бы его теперь из тысячи других запахов.

Некоторое время я смотрел еще в ту сторону, где пропал во тьме Майборода. В той стороне, далеко-далеко, суетился, двигался в пустыне, кишел на стройке муравейник строителей. Непроглядный мрак пустыни поглотил стройку. Еще час назад я был там, на площадке. Но сейчас, в эту минуту, ее уже не было, не было совершенно, словно никогда раньше и не бывало. Словно я увидел только фильм в кино.

Я наскреб в кармане махорки и вынул клочок бумаги. Это был последний клочок от Ольгиной телеграммы. Я свернул цигарку и закурил. При свете огонька цигарки я видел буквы текста: «Я вернулась простите спасибо прощайте Ольга Басаман». Слова сгорали понемногу после каждой затяжки. Сгорело «Я вернулась», сгорело «простите спасибо», сгорело «прощайте». Наконец сгорело и — «Ольга»…

Ольга, I

1

Ольга шла весь день, идти было тяжело, потому что ремни рюкзака натирали плечи и от непривычки ходить босиком очень болели ноги. Но Ольга все шагала вперед и с дороги сходила только тогда, когда навстречу попадались танки или бронемашины. Тогда Ольга падала в кювет, плотно прижималась к земле и лежала, пока не стихнет грохот, потом она поднималась и снова медленно брела — все дальше и дальше на запад, назад, в замеченный врагом родной город. Решение вернуться возникло внезапно, но оно было бесповоротно.

Когда накануне вечером около эшелона, последнего эшелона, который пробивался на восток, Ольга прилегла отдохнуть на разбитом железнодорожном полотне, она знала, что идет на восток. Но она так выбилась из сил, что упала на землю, легла навзничь и глядела в оцепенении в небо. Уже спускались сумерки, потухал багряный закат, небеса темнели и стыли на глазах, в зените загорались звезды. Ольга не чувствовала ни тоски, ни горя, ни отчаяния — у нее только болело все тело. Но она знала, что это уже последнее физическое усилие, что сейчас она сядет в эшелон и ехать ей придется очень долго, — будет время отдохнуть. Так в оцепенении, с опустошенной душой Ольга пролежала всего несколько минут — она не отдохнула, а только перевела дыхание, — затем она поднялась и направилась к голове поезда, туда, где чинили путь, чтобы оказать и свою посильную помощь. Поезд был битком набит народом, но все притихли, пришибленные горем, суровые и молчаливые, лишь кое-где плакали дети. Ольга миновала почти весь поезд и подходила уже к месту работ, когда до слуха ее вдруг донеслось:

— Ольга! Это вы?!

Окликнули негромко, но Ольга сразу узнала голос. Больше пяти лет она не слышала этого голоса, но узнала бы его еще через пять. Ольга ускорила шаг, она стремительно пошла вперед, только бы уйти от этого голоса, не слышать его больше, забыть, что она его услыхала. Но, сделав несколько шагов, Ольга вдруг повернула и быстро пошла назад — к вагону, из которого раздался голос.

— Это вы, Ольга?!

В дверях теплушки стоял ее отчим.

Ольга остановилась, и несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Смеркалось, но Ольга хорошо видела отчима. Он был бледен, форменная тужурка железнодорожного инженера была кое-как застегнута на нем. Ольга почувствовала, что ее бросает в холод.

— Мама здесь? — спросила наконец Ольга.

Отчим не ответил. В сумерках Ольга видела, как он опустил глаза.

— Где мама?

Отчим молчал.

— Она выехала с детьми? Куда она уехала? Дайте мне адрес.

— Мама не уехала… — ответил наконец отчим.

— Что? — переспросила Ольга.

— Она осталась с детьми…

Что-то оборвалось в Ольге в это мгновение. Все — эшелон, битком набитый народом, поле невыкопанной свеклы с почерневшей ботвой, небо, затянутое седыми облаками, — все стало вдруг далеким, чужим, не своим.

— Мама… осталась? — задохнувшись, едва слышно переспросила Ольга.

Она смотрела на отчима, отчим смотрел на нее.