Читаем Избранное в 2 томах. Том 2. Театр неизвестного актера. Они не прошли полностью

— Я жил за углом, в доме номер девятнадцать, его разбомбили. Я пришел сюда, чтобы где-нибудь переночевать. Но мне показалось, что здесь уже никого нет. Вы первый человек, которого я увидел.

— Да, — сказала женщина, — очень может быть, что я осталась здесь одна. Все эвакуировались.

Мы шли рядом, женщина изредка поглядывала на меня.

— В какой комнате вы решили остановиться? — спросила она.

— В тридцать пятой.

— Почему? Разве она открыта?

— Кажется, она была заперта. Но там позвонил телефон, я подергал дверь, и она отворилась.

— Да, — сказала женщина с досадой, — здесь скверные замки, скверный слесарь и скверный управдом, он уехал первым, как только начались воздушные налеты.

Я отворил дверь в комнату, в которой расположился, и пропустил женщину вперед.

— Садитесь, — предложил я ей.

Мы сели в кресла друг против друга. Я почувствовал себя вдруг хозяином, и мне стало приятно, что ко мне заглянул гость. Снова я не был один в мире, и комната сразу стала обжитой, да и весь огромный, покинутый дом уже не казался таким заброшенным и опустелым.

Женщина сидела молча и осматривалась.

— А вы не думаете эвакуироваться? — спросил я. — Вы останетесь здесь?

Женщина не ответила. Она все осматривалась, как человек, впервые попавший в чужую комнату. Вид комнаты, очевидно, удовлетворил ее, и она вынула из сумочки папиросы.

— Бросьте вашу вонючую махорку, — сказала она, — вот папиросы.

Я поблагодарил ее и закурил папиросу.

Мы сидели друг против друга и курили. Артиллерийская стрельба утихла, и в доме, да, пожалуй, и во всем городе, снова стояла мертвая тишина.

Женщина сняла шляпу и бросила ее через плечо на диван. У нее были пышные золотистые волосы, они рассыпались свободно по плечам. Женщине было лет двадцать пять.

— Я не знаю, что делать, — сказала она, — мне некуда ехать. Некому подумать обо мне.

В ее голосе прозвучала жалобная нота.

— Иногда так необходимо, чтобы кто-то принял за тебя решение. Не хотите ли поесть? — вдруг спросила она и, не ожидая ответа, с грустью закончила: — Да, я, наверно, останусь здесь.

Я не сразу нашелся, что ей ответить. И растерялся, потому что женщина вдруг заплакала и стала, как ребенок, утирать кулачком слезы.

Однако она плакала недолго и тотчас спохватилась:

— Ах да! Вы ведь хотите поесть!

Она подошла к шкафу и вынула хлеб. Потом достала тарелку с помидорами. Затем появились масло, сыр, яйца, холодное, мясо.

Я смотрел на все эти богатства и диву давался. Ведь я обшарил все комнаты и ничего не нашел, а заглянуть в шкаф в этой комнате, где я расположился, мне не пришло в голову.

— Послушайте, — сказал я, — почему вы с такой уверенностью все это разыскали? Точно вы знали, что стоит в этом шкафу.

Женщина пожала плечами.

— Это моя комната, — сказал она, — я живу здесь.

Я смутился.

— Простите…

— Ничего.

Я засмеялся.

— Выходит, я просто вломился к вам.

— Ничего.

Она тоже засмеялась.

Мне стало легко, — я не ощущал уже этой проклятой тишины, этой треклятой пустоты. Однако я поднялся и взял шляпу.

— В таком случае я ухожу, — сказал я. — В самом деле, столько брошенных комнат, а я попал в единственную, которую не оставила хозяйка.

Мне очень не хотелось уходить.

— Садитесь, — сказала женщина. — Надо поесть.

Она поставила на стол еду, а из нижнего отделения шкафа вынула бутылку.

Я опять повесил шляпу на вешалку.

— Вы пьете белое, столовое?

— Да, это мое любимое вино.

— Я очень рада.

Я снял ватник и сел за стол. Женщина налила вина.

— У меня, очевидно, действовало какое-то подсознательное чувство, — сказал я. — Мне было очень худо одному, я инстинктивно тянулся к людям и подсознательно ощутил, что эта комната не брошена, что здесь есть человек.

— Просто во всех комнатах беспорядок, а здесь чисто и убрано. Вот вы и выбрали эту комнату.

— Пожалуй, вы правы.

В это время за окном раздался пронзительный вой сирены.

— Тревога, — сказала женщина и поморщилась — Как это надоело!

— Разве теперь объявляют тревогу?

— Как придется. Большей частью нет.

— Видно, большой налет.

— Жаль, — сказала она, — могут выключить свет, а так хочется выпить чаю. У меня ведь только электрический чайник, примуса нет.

— Да, это будет скверно.

Женщина торопливо доела бутерброд.

— Я должна подняться на крышу, — сказала она. — Я на посту наблюдения за воздухом.

— Я полтора месяца пробыл на рытье окопов, — сказал я, — и у меня нет никакой противовоздушной специальности.

— Как хотите. Вы можете лечь и уснуть. На дворе, вероятно, холодно.

Она сняла с вешалки жакетку и остановилась в нерешимости.

— Я тоже пойду с вами, вы мне скажете, что делать.

— Как хотите. Но я знаю только свой пост. Вам укажет начальник объекта.

— А кто начальник объекта?

— Ах да! — женщина засмеялась. — Начальника объекта нет. И вообще никого нет. Вам никто ничего не скажет. Я ведь тут, наверно, совсем одна.

— Тогда нам, пожалуй, и идти не надо?

— Нет, все-таки надо. А вдруг зажигательная бомба? А вдруг я ее замечу?

Но ведь дом очень велик, вдвоем мы ничего не увидим.

— Да, но крыша плоская, и все видно из конца в конец. Как хотите. Я пойду.

Она застегнула жакет. Потом достала из ящика огромные брезентовые рукавицы и заткнула их за пояс.

Перейти на страницу:

Все книги серии Юрий Смолич. Избранное в 2 томах

Похожие книги

Провинциал
Провинциал

Проза Владимира Кочетова интересна и поучительна тем, что запечатлела процесс становления сегодняшнего юношества. В ней — первые уроки столкновения с миром, с человеческой добротой и ранней самостоятельностью (рассказ «Надежда Степановна»), с любовью (рассказ «Лилии над головой»), сложностью и драматизмом жизни (повесть «Как у Дунюшки на три думушки…», рассказ «Ночная охота»). Главный герой повести «Провинциал» — 13-летний Ваня Темин, страстно влюбленный в Москву, переживает драматические события в семье и выходит из них морально окрепшим. В повести «Как у Дунюшки на три думушки…» (премия журнала «Юность» за 1974 год) Митя Косолапов, студент третьего курса филфака, во время фольклорной экспедиции на берегах Терека, защищая честь своих сокурсниц, сталкивается с пьяным хулиганом. Последующий поворот событий заставляет его многое переосмыслить в жизни.

Владимир Павлович Кочетов

Советская классическая проза