Избранное в двух томах. Том 2

Рассказывает очень интересно, проявляя незаурядную наблюдательность не

только в том, что прямо входило в круг его обязанностей инженера-экспериментатора: «Внутри космического корабля взлет не производит такого

сильного впечатления — грохот, пламя и так далее, — как при наблюдении в

Земли. . На активном участке, даже на пиках перегрузки, сохраняется полная

ясность мышления; можно анализировать происходящее не хуже, чем в обычных

условиях, в частности — оценивать аварийные ситуации, если таковые

возникнут. . Ощущения вначале похожи на самолетные — и по шуму, и по

плавным покачиваниям, а во время работы последней, третьей ступени—вроде

как в поезде: даже потряхивает, будто на стыках рельсов. . Физиологическое

проявляется в техническом: на этапе выведения быстро растет влажность в

кабине, чуть ли не на глаз видно, как ползет стрелка прибора, — видимо, резко

увеличивается потоотделение.. Невесомость в космическом корабле

непосредственно ощущается меньше, чем в салоне самолета Ту-104 на

тренировках, — наверное, потому, что в са-

370

молете происходит свободное плавание, а в космическом корабле все время

какой-нибудь частью тела чего-то касаешься. .» — и так далее, до посадки

(кстати, первой «мягкой посадки» в истории космонавтики) включительно.

Тут же выяснилось, что Константин Петрович в полете не только делал в

планшете предусмотренные заданием записи, но сразу наносил точки на

миллиметровку — хотел видеть, как они ложатся на кривую. И снова — в

который уж раз — возникают у меня ассоциации с авиацией. Ведь в

испытательных полетах хорошие, опытные инженеры-экспериментаторы издавна

любили еще в воздухе прикинуть, как себя ведут эти своенравные, упрямые

точки. И не раз бывало, что, уже выполнив все заданные режимы, спросишь

своего наблюдателя:

— Ну как, вроде все сделали?

И услышишь в ответ:

— Минутку.. Сейчас нанесу.. Так, так. . Знаешь, давай повторим

площадочку на девяти тысячах... Чего-то она выскакивает.

Великое дело — текущая информация о ходе эксперимента. Феоктистов это

чувствовал точно так же, как наши авиационные ведущие инженеры.

Впрочем, удивляться этому сходству не приходилось. Ведь действительно в

работе экспериментаторов на любых летательных аппаратах общего по крайней

мере не меньше, чем различного. Все правильно, так оно и должно было быть. .

Впоследствии я слышал и читал немало высказываний Константина

Петровича по самым разным вопросам — начиная с узкопрофессиональных

(«Является ли старт с орбиты спутника Земли обязательным условием полета к

Луде и планетам?») и кончая такими, как, скажем, философия творчества («С чего

начинается истинный акт творчества?»). И всякий раз любовался — даже в тех

случаях, когда был не во всем согласен с ним, — самой манерой, стилем его

мышления, в котором строгая логичность и прочная подкрепленность

обширными фактическими знаниями неожиданно сочетается с оригинальностью, нестандартностью подхода к явлениям жизни. В этом у него много общего с его

коллегой Борисом Викторовичем Раушенбахом (хотя если говорить об их

взглядах на какие-то конкретные вопросы, то они могут оказаться диаметрально

проти-

371

воположными — именно вследствие того, что обоим присуще выраженное

индивидуальное своеобразие мышления).

Интересно восприятие Феоктистовым личности С. П. Королева. В беседе с

кинорежиссером А. Михалковым-Кончаловским на вопрос, испытывал ли он на

себе влияние какого-то большого мастера, Феоктистов, много лет проработавший

рука об руку с Королевым, отвечает вопреки всем ожиданиям читателей (а также, как мне кажется, и самого задавшего вопрос собеседника): «.. если говорить о

влиянии Сергея Павловича Королева. . не могу сказать, что я у него учился, —

бессмысленно учиться тому, что дается, наверное, от природы. Я могу только

завидовать.. Вот уж кто мог предсказать большинство поправок, организовать

защиту проекта и обеспечить правильную «траекторию замысла». Он обладал

великолепным умением.. доводить дело до успеха».

Однажды, не помню уж, в связи с чем, мы разговорились с Феоктистовым о

содержании деятельности конструктора, возглавляющего какой-то творческий

коллектив. Так сказать, о главном конструкторе вообще, о том, что он должен

знать и уметь непременно, а что — необязательно. В ходе разговора я рассказал

об одном авиационном главном конструкторе, человеке, вне всякого сомнения, чрезвычайно знающем и талантливом, способном породить множество

интересных идей, но по характеру своему начисто неспособном поддержать и

активно пустить в дело самую что ни на есть полезную идею, если она высказана

другим человеком. Про этого главного конструктора очень точно заметили, что

он может быть только отцом хорошей идеи, но ни в коем случае не ее отчима И