Избранное в двух томах. Том 2

Вот какие черты профессионального облика Ефимова вызывают у Арцеулова

особое одобрение: «Всегда

462

шел на трезвый риск. .», но «летал осторожно, зря не рисковал, шел наверняка. .»,

«все было продумано, рассчитано...». Сегодня мы твердо знаем, что иначе на

летной, особенно на летно-испытательной, работе просто невозможно. При

любом другом стиле работы и дела не сделаешь, и головы не снесешь. Но то

сейчас. А такие люди, как Ефимов к Арцеулов, этот стиль, эти взгляды не просто

исповедовали — они их создавали. И более того, следовали им на практике. Это

стоит отметить особо, потому что высказать принципы, подобные приведенным, и даже искренне решить неуклонно следовать им гораздо проще, чем делать это в

действительности. В самом деле, взять хотя бы ныне бесспорное «зря не

рисковать». Какой индикатор, какая ЭВМ могут в каждом конкретном случае

определить, когда «зря», а когда «не зря»? Нет, наверное, на свете летчика (да и

представителя многих других профессий: моряка, хирурга, военачальника), перед

которым не вставал бы этот вопрос!

Впрочем, к первому полету на штопор сказанное не относится. Тут налицо

был гот самый, не очень частый случай, когда можно было уверенно сказать: не

зря!Раскрытие тайны злого демона — штопора — стоило того, чтобы рискнуть.

Двадцать раз продумать, постараться учесть все возможные «если», не

пренебречь ни одной мелочью, способной сработать на уменьшение риска

(вспомним набранные Арцеуловым лишние 200 метров высоты), — и рискнуть!

Рискнуть крупно, широко, безоглядно..

С земли полет Арцеулова наблюдала едва ли не вся школа. Хотя он заранее

не очень распространялся о своих намерениях, но с несколькими, наиболее

близкими ему коллегами все же поделился, и, разумеется, скоро об этом знало

множество людей (трудно проследить пути распространения интересных

новостей, но что происходит это распространение с поразительной скоростью —

общеизвестно).

Среди очевидцев первого штопора были уже знакомый нам В. П. Невдачин, летчик-инструктор Б. Л. Цветков, слушатель школы, в будущем известный

летчик А. И. Егоров и другие — практически весь летный состав.

463 Один из очевидцев сказал, что витки обоих штопоров, выполненных в тот

день Арцеуловым, «заставили зрителей содрогнуться».

Пожалуй, самое полное свидетельство очевидца содержится в письме

Невдачина, адресованном Е. Ф. Бурче:

«.. На высоте около 1500 метров (тут глазомер Невдачину немного изменил; со слов самого Арцеулова нам известно, что начальная высота была 2000 метров.

— М. Г.) мы с волнением увидели, как самолет с затихшим мотором как бы замер

на некоторое время на месте, а затем, свалившись на бок, завертелся в штопоре.

Состояние наше можно назвать подавленным, и мы молча наблюдали, что будет

дальше. После двух витков штопора самолет перестал вращаться. . Все с

облегчением вздохнули, еще не отдавая себе ясного отчета в происшедшем. Мы

успели только осознать, что миновала опасная минута, и радовались, что все

кончилось благополучно. Но нам пришлось в это утро все же еще раз пережить

волнение; После первого выхода из штопора Константин Константинович решил

повторить свой номер еще раз. . На этот раз штопор продолжался дольше, что нас

стало беспокоить. После 4—6 витков вращение самолета стало замедляться, наконец приостановилось, и после пикирующего полета самолет перешел на

планирующий спуск и сел недалеко от нашей группы. Радостно возбужденные, мы всячески выражали свое восхищение полетом, поздравляли К. К. с

избавлением от неминуемой гибели и приветствовали своего смелого товарища.

Только спустя некоторое время мы осознали всю серьезность происшедшего.. »

Сравнивая описания этого полета, сделанные «из кабины самолета» и с

земли, мы видим, насколько последнее эмоциональнее, тревожнее. Объяснение

этому не только в природной сдержанности и скромности Арцеулова, но и в том, что в полете — особенно в таком уникальном — летчик попросту очень занят. Он

работает. И если нельзя по правде сказать, как это иногда делают, будто ему «не

до переживаний», то бесспорно, что эти свои переживания он загоняет куда-то в

глубокие подвалы подсознания — чтоб не мешали работать. . .Драматические

события этого дня прямо напрашиваются па то, чтобы их беллетризировать.

Описать, что думалось Арцеулову накануне, как боролись в нем противоречивые

эмоции, и все прочее, вплоть до того,

464

как «вся жизнь промелькнула перед его мысленным взором» в момент, когда

самолет свалился в штопор. Но делать этого не хочется. Тут налицо тот самый

случай, когда факты сильнее любых вымыслов и домыслов.

На следующий день Арцеулов подал начальнику школы полковнику

Стоматьеву рапорт, в котором испрашивал разрешения ввести штопор, как одну

из фигур высшего пилотажа, в программу истребительного отделения.

Стоматьев, сам не летчик, а воздухоплаватель, не счел себя достаточно