Избранное в двух томах. Том I

— У меня дружки — рабочий класс.

— Этот самый Валера, что ли? Ты на рабочий класс не ссылайся. Не верю, что от него ты усвоил такие взгляды. Когда ты в школе учился, ведь гордился тем, что комсомолец?

— Рад бы и сейчас гордиться. Только в нашей жэковской комсомольской организации скукота, — кривит губы Вовка. — Дисциплина, план — больше ни о чем и не слышишь. А я и без того план гоню, от этого моя зарплата зависит.

— От тебя зависит, кстати, и то, чтобы в комсомольской организации тебе интересно было.

Вовка усмехается:

— Так ведь у нас жэк, папа! Что там может быть интересного? Сплошная проза. Исправить проводку, поставить розетку… И противно: сделаешь — жильцы рубль в лапу суют.

— Берешь? — насторожился я.

— Стараюсь не брать.

— Уж если решил работать, так поступил бы на настоящее производство.

— Не важно, где работать, важно заработать.

— Это что, Валеры изречение? Заработать на рублишках от жильцов?

— Нет, но главное все-таки заработок.

— Разве главное? Откуда ты таких взглядов нахватался?

— Да ниоткуда. Я сам…

— Не верю, что сам. Раньше ты так не думал. Мне стыдно, что мой сын заразился психологией каких-то шабашников.

— Знаешь, папа…

— Хватит! Вот что — немедленно оставь работу в жэке!

— Ты мне приказываешь?

— Если хочешь — да!

— Но я пока что не солдат!

Вовка поднялся и ушел, забыв взять книгу.

Похоже, мы снова поссорились? Я-то хорош: не сдержал эмоций, наорал на парня, вместо того чтобы убедить. А ведь на службе такого со мной не случается… Солдата я никогда не оборву, не выслушав до конца. И другим внушаю — сперва терпеливо выслушай, поправляй потом.

5

Сегодня вечером, подходя к нашему домику, который мы занимаем пополам с семьей Пал Саныча, я увидел, что на нашей половине в окнах нет света. Значит, Рина еще на уроках, а Вовка, конечно, как всегда, придет совсем поздно. У него же немало дел: досидеть до конца на уроках, повидаться с невестой. Вовка почему-то не любит, когда я его Фаину называю невестой. Усматривает в этом слове что-то ироническое? А напрасно. Красивое русское слово. Сколько в нем поэзии! Невеста… Не весть кто, неизвестная, неизведанная. В самом этом слове заключено словно бы предупреждение — сначала узнай, присмотрись. Присмотрелся ли Вовка? Для нас с Риной его Фая пока что и в самом деле «не весть кто», в самом старинном значении этих слов. Поэтому мы так и насторожены. Но ведь неизвестное не всегда потенциально отрицательное. А вдруг именно в этой девушке и в самом деле Вовкино счастье на всю жизнь?..

Размышляя об этом, я подхожу к крыльцу. На нем кто-то стоит. Кто бы это? Присмотревшись, разглядел, что это Степок, один из товарищей Вовки еще со школы.

— Почему так поздно? — спрашиваю Степка. — Ты к Вовке?

— Нет, от него.

— От него? А где он? Что случилось? — встревожился я.

— Ничего не случилось, — простодушно отвечает Степок. — Он забыл взять свой лыжный костюм и просил меня прихватить. Завтра я еду туда.

— Куда?

— В Загорье. На ЛЭП.

— А что ты там делаешь?

— Как что? Работаю монтажником.

— Так что же, и ты школу бросил?

— Так получилось… — слегка смущается Степок. — Потом доучусь в вечерней. — И, словно бы в оправдание свое, добавляет: — А на ЛЭП работать, знаете, как интересно? Сейчас через ущелье линию тянем. Опоры на высоте тысяча двести метров.

— Романтики… — в растерянности говорю я. — Ну а Володька-то как там оказался?

— Разве он вам ничего не сказал? Он же туда оформился. Мы с бригадиром приезжали за материалами, он Володю взял. А я завтра утром, на второй машине, как погрузимся…

— Обожди, обожди… Как взял? Вовка же на работе в жэке.

— Он оттуда уволился.

— И когда успел? Ничего не понимаю… Да проходи, проходи! Расскажи хоть толком.

Я ввожу Степка в столовую, которая одновременно служит и Вовкиной комнатой, и вижу: на столе в углу — ералаш, разбросаны книжки и тетрадки, на постели нет одеяла, на полу возле нее валяется оброненный носовой платок, — словом, все носит следы поспешных сборов.

А на обеденном столе, придавленная пепельницей, белеет записка. Беру ее. Несколько строк, торопливо написанных карандашом: «Я уехал работать на ЛЭП — Загорье. Не беспокойтесь, так лучше, а то я…» — и дальше густо зачеркнуты какие-то недописанные слова.

— Это ты, что ли, Володьку подбил? — спрашиваю я Степка. — Вам бы учиться, ребята… — но не договариваю, вспомнив, как в тридцатом, вопреки родительской воле, уехал рабочим изыскательской партии в Каракумы вместо того, чтобы поступать в техникум.

Нахожу Вовкин лыжный костюм, сворачиваю, отдаю Степку. Он смотрит на меня несколько виновато: все-таки, наверное, это он соблазнил Володьку предложением ехать в Загорье.

— Передай Вовке, чтоб сообщал, как он там, — говорю я Степку, — а то ведь мы беспокоимся.

Степок уходит.

А я стою, снова и снова перечитываю Вовкину записку.

ЛЭП (Загорье) — это линия электропередачи. Я Вовку понимаю: интересная работа — тянуть провода над вершинами и ущельями, над бурными реками, кочевая вольная жизнь без родительской опеки, совсем по-взрослому. Еще как соблазнительно!