Избранное в двух томах. Том II

— А мы тут гадали, какой у Печенкина к тебе интерес?

Я доложил о разговоре с Печенкиным, показал папки и увидел, как это сразу подняло меня в глазах комбата и замполита.

— Добро. Работай! — благословил меня Собченко. — А на ужин ты опоздал. Он привстал, заглянул в котелок: — Садись с нами, каши еще много!

— Я тебе ложку дам! Только обожди, ополосну, — встал Бабкин.

— Спасибо! У меня с собой своя, — я расстегнул кобуру, в которой, пока нам еще не выдали личного оружия, по уже установившейся привычке носил ложку, поскольку питался прямо на батальонной кухне, не нося еды домой.

С того дня Бабкин больше не удивлялся, что я занимаюсь немецким языком. А Абросимов глядел на меня уже без подозрения, но с несколько виноватым видом.

Я усердно стал изучать папки, переданные мне Печенкиным. Но моя надежда, что я помогу разоблачить каких-нибудь местных прислужников оккупантов, оказалась неосуществимой. Это были папки не из комендатуры, а из штаба какой-то немецкой части, кем-то подобранные и переданные нашему особисту. В них хранились интендантские документы — ведомости на выдачу обмундирования, списки имущества и прочее.

Добросовестно проштудировав все папки, я отнес их капитану Печенкину и не без огорчения сообщил, что его надежды не оправдались.

— Ну что же, — утешил меня Печенкин, — изменников не выявили, зато практику в переводе приобрели, товарищ младший лейтенант. Спасибо за усердие.

Эта была первая благодарность, полученная мною на службе.

Хорошо, что я вовремя успел выполнить поручение Печенкина. Еще несколько дней — и мне стало бы труднее находить свободное время для этого: к нам пришло пополнение, и дел намного прибавилось.

Пополнение прибыло большое — не одна сотня человек, почти все заново обмундированные — кто по выходе из госпиталя, кто в запасном полку, после призыва. Сразу же началось комплектование рот и взводов. Это оказалось делом не простым. Надо было распределить людей в соответствии с их навыками и возможностями, причем так, чтобы они как можно лучше дополняли друг друга. А для того чтобы правильно распределить вновь прибывших, надо было знать каждого. Мы же могли судить о них только по данным списков да по первому впечатлению. Пополнение по составу оказалось очень пестрым. Это бросилось в глаза сразу же, когда вновь прибывших построили для первого ознакомления и к ним обратились с речами комбат и замполит.

В шеренгах, вытянувшихся на подернутой молодой травкой малоезженной улице перед нашим «штабом» — школой, стояли люди и средних лет, и пожилые, и парни, и совсем еще мальчишки — призывался уже двадцать пятый год рождения, лопата войны скребла людские резервы нетерпеливо и жадно — многим из этих мальчишек не исполнилось еще восемнадцати. По лицам можно было судить, что в пополнении представлены чуть ли не все национальности нашей необъятной страны: коричнево-смуглые таджики и туркмены, широкоскулые казахи и киргизы, северяне с чуть раскосым разрезом глаз и бледноватой, не знавшей жаркого солнца кожей, кавказцы с крутыми подбородками и с непременными усами, которых нет разве что у совсем еще юных, простые русские лица…

Сколько людей, сколько судеб! Как все это учесть при распределении? Как сделать, чтобы каждый взвод, каждое отделение стали как можно крепче сколоченными?

Поздравив вновь прибывших со вступлением в ряды прославленного боевого батальона, Собченко приказал пока что распустить строй.

Для более верного распределения комбат образовал нечто вроде комиссии, в которую, кроме него, вошли замполит и три ротных командира. Засев в нашей батальонной резиденции, мы занялись изучением только что составленных под моим руководством — теперь у меня был уже и писарь — списков прибывших.

Сообразуясь с ним, мы и распределили людей по ротам. А затем уже ротные, ознакомившись с теми, кто с этой минуты входил в их подчинение, вели дальнейшую разбивку на взводы, взводные распределяли людей по отделениям — вся эта разбивка сверху донизу делалась с таким расчетом, чтобы рядом с зелеными новобранцами оказались бывалые фронтовики, способные обучить их солдатскому делу, с юнцами — умудренные жизнью люди, а вместе с теми, кто плохо понимал по-русски — а таких было немало, — находились бы русские.

Комплектование отделений и взводов проходило не без трений: земляки старались держаться вместе. Но как можно было удовлетворить все такие просьбы, если, к примеру, несколько узбеков из одного селения, не служивших в армии и почти не понимающих русского языка, непременно хотели оставаться в одном отделении?