Избранное в двух томах. Том II

Так мои труды по совершенствованию в немецком языке впервые оказались практически полезными. Что, конечно, явилось стимулом к дальнейшему совершенствованию.

Все мои товарищи с полным одобрением относились к нашим с Рыкуном занятиям немецким языком. Одобрял их и Собченко, говорил горделиво:

— В штабе полка переводчика и то нету, а у меня в батальоне — целых два! — и высказывал опасение: — Еще отберут вас! Ну, обоих не отдам, если так одного оставлю.

Но Бабкин был иного мнения о наших занятиях.

— Я, конечно, понимаю, переводчики нужны, — говорил он. — Но охота вам этот фашистский язык изучать! На нем Гитлер свои приказы пишет, а Геббельс брешет.

— Но еще раньше на нем писал Карл Маркс! — пытались объяснить мы. — И Владимир Ильич Ленин прекрасно знал немецкий язык. На этом языке писали великие классики — Гете, Шиллер, Гейне, и мы их чтим, а фашисты жгут их книги! Наконец, это язык немецкого пролетариата!

— Так то когда? — не сдавался Бабкин. — Где он теперь, этот пролетариат?

— Ну и что! — настаивали мы. — Не все немцы фашисты.

— А бес их разберет! Форма-то у всех одна… Впрочем, практикуйтесь, если не противно. Начнем воевать, может, и пригодится.

В отличие от замполита, ординарец комбата Абросимов к нашим занятиям относился с великой подозрительностью. Косился, когда видел в моих руках какое-либо из наших пособий, допытывался:

— А кто разрешил вам немецкое читать? А где вам словарь выдали?

Наши шутливые разъяснения, что немецким занимаемся по приказу самого комбата, а словари купили за свои кровные, на Абросимова, как мы видели, должного впечатления не производили.

Как-то вечером, покончив с делами, я хотел было заняться немецким и полез за словарем в свой вещевой мешок, который висел в сенцах, где стояло мое ложе. Но в мешке, к моему удивлению, словаря не оказалось. Может быть, я положил его куда-то в другое место? Спросил хозяйку, ее дочек, не видели ли — нет, не видали.

— Может, из ваших заходил кто, как никого в доме не было, да взял? — высказала предположение Ефросинья Ивановна. Зайти, разыскивая меня, конечно, мог кто-нибудь — например, присланный комбатом за мной Абросимов. Но кому может понадобиться словарь и зачем?

Так и пропал словарь.

Я поделился своей печалью с Рыкуном, и он ошарашил меня новостью: словарь исчез и у него.

Мы ломали голову над таким совпадением, но объяснить его так и не смогли.

Через день или два Собченко, отведя меня в сторонку, так, чтобы никто не слышал, сказал шепотом:

— Пойдешь туда, где штаб полка, спросишь капитана Печенкина. Только не распространяйся, что к нему идешь.

— А кто такой Печенкин?

— Особый отдел!

— Но зачем я ему?

— А я знаю? — Собченко пожал плечами. — Сам бы хотел знать. Если вернешься — расскажешь.

«Если»? — насторожился я. — Значит, могу не вернуться? Но почему?»

Грехов за собой я никаких не знал, но все же заволновался.

В штабе полка мне сказали, в каком доме могу найти Печенкина, и вот я остановился у таинственных для меня дверей. Оправил гимнастерку, постарался дышать ровнее и придать лицу спокойное выражение, постучался.

— Войдите! — услышал я из-за двери и переступил порог.

Передо мной за столом сидел капитан в зеленой фуражке пограничника, перед ним лежали какие-то бумаги, в руке он держал ручку. Он вопрошающе посмотрел на меня. Я доложился.

— А! — сказал капитан, и сдержанная улыбка скользнула по его губам. — Вы действительно владеете немецким языком?

— Разговорной речью еще слабо, а со словарем переводить могу вполне. Только не очень быстро.

— А быстро и не надо, было бы верно. А кто из вас лучше переводит — вы или ваш товарищ Рыкун?

— Примерно одинаково.

— Ну раз одинаково, так и остановим свой выбор на вас. — Печенкин повернулся к подоконнику, на котором стопочкой лежали папки в одинаковых картонных корочках, покопался в них, достал три-четыре, протянул мне: — Как видите, немцы отступали так поспешно, что и канцелярию свою растеряли. Полистайте на досуге, посмотрите, не встречаются ли в этих бумагах фамилии местных жителей, которые пособничали немцам. Если обнаружите — прочитайте, в чем суть, и тогда придете и расскажете мне.

— И все? — вырвалось у меня.

— А что вы еще хотели? — удивленно спросил Печенкин. — Да! — он выдвинул ящик стола, покопался в нем, вытащил две одинаковые толстенькие книжечки в ледериновых переплетах. Я сразу узнал: наши словари!

— Вот! — протянул он словари. — Возьмите, верните и товарищу Рыкуну. Словари к нам попали по ошибке.

Гордый данным мне поручением, я возвращался в батальон, бережно держа доверенные мне папки и возвращенные после таинственного исчезновения словари.

Когда я вернулся, уже вечерело. Первым долгом я решил доложить обо всем Собченко и прямиком направился к дому, где квартировало наше батальонное начальство. Когда я вошел, Собченко и Бабкин сидели за столом. Абросимов из котелка раскладывал им по мискам пшенку. Увидев меня, он от удивления выронил ложку, с нее по столу разбежались желтые крупинки каши.

Словно не веря своим глазам, глядел на меня Бабкин:

— Ты… вернулся? Ну и прекрасно!

Улыбнулся и Собченко: