Избранное в двух томах. Том II

Ее взяли под руки. «Опять в погреб?» — решила Саша. Но полицаи, пройдя с нею по коридору, завели ее в камеру, в которой не было никого, и осторожно опустили на пол. Сказали:

— Что надо будет — в дверь стукни.

«Откуда взялись такие добрые? — недоумевала Саша. — Может быть, подыгрываются, чтобы в доверие войти?»

В камере было прохладно, пол приятно холодил горящее от побоев тело. Саша почувствовала себя лучше и занялась размышлениями: что же будет дальше? Может быть, Шверер и соврал, что в Рог-Колодце не было Таисии Беловой, «на пушку» берет? Едва ли при подготовке документов могли допустить оплошность. Может быть, Шверер, видя, что ничего не выколотил, прикажет отпустить?

…Дверь открылась, вошел пожилой полицай. В одной руке он держал миску с вареной в кожуре картошкой, поверх которой лежал ломоть хлеба, в другой — котелок с водой.

— Ну как, полегчало? — он поставил все принесенное на пол возле Саши. — Попей, поешь, силы накопи.

…Тянулся день, другой. Сашу ни разу не вызвали. Никто не приходил и к ней, кроме двух полицаев, которые поместили ее в камеру. Они дежурили, видимо, попеременно, принося Саше воду и еду, говорили ей ободряющие слова. «Кто они? — старалась понять Саша. — Может быть, их поведение — провокация, задуманная Шверером?»

Саша продолжала держаться с полицаями настороже и ни на минуту не выходила из роли понапрасну схваченной Таисии Беловой.

Однажды, придя к ней, пожилой полицай, плотно прикрыв за собой дверь, шепнул:

— В район тебя завтра поведут. Там добра не жди. Ты, девушка, только не вздумай сама бежать. Застрелют при попытке, как положено. Нас слушай. Выручим.

«Ишь ты! — насторожилась Саша. — Не сам ли в конвой назначен? Обезопаситься желаешь?» Сказала:

— А чего мне бегать, если я ни в чем не виноватая? Мучают только зря… Я и самому главному так скажу!

— Ты со мной лучше бы по правде… — как-то по-особому значительно проговорил полицай.

— А я всю правду говорила немцу вашему. На святой иконе могу клятву дать. Господи, за что меня терзают?

— Ты послушай, Таисья, или как там тебя по-настоящему! Ты мне верь! — полицай нагнулся к Саше и шепнул ей на ухо одно слово. Она замерла, пораженная. Это слово было условным паролем для ее связи с командиром группы. Только командир знал его. Только он и Саша. Лишь в самом крайнем случае командир мог сообщить его кому-нибудь другому. Значит этот полицай — свой, свой! Ей хотелось расспросить его, убедиться…

Но полицай предостерегающим движением головы показал на дверь и вышел.

Теперь Саша была вся полна ожиданием. Томительно тянулся день, еще более томительной была ночь. «Что будет завтра? Неужели освободят? Или?..» Только под утро Саша забылась в беспокойном сне.

Ее разбудил лязг дверного засова. На пороге камеры стоял полицай. Но не тот, который сообщил ей пароль, а другой — который арестовал ее, земляк Таисии Беловой.

— А ну, собирайся! — приказал он. — Что, испугалась? В гестапо приглашена. Там тебя получше угостят, чем здесь.

Когда полицай вывел Сашу во двор, она увидела там нескольких девушек и женщин, стоящих под охраной. Никто из них не был знаком Саше, и она догадалась, что все они, видимо, схвачены по тому же подозрению, что и она. Шверер, наверное, напал на след разведчиков и велит хватать всех, хоть чем-нибудь подозрительных.

Среди конвойных Саша заметила и пожилого полицая, который сообщил ей пароль, и молодого.

Арестованных пересчитали и вывели за ворота. Только-только начинался день. Солнце еще не показалось из-за крыш, но утренняя заря уже поблекла, небо, по-рассветному белое, без единого облачка, все больше голубело. Стояло полное безветрие. День предвещал быть жарким. С особым чувством смотрела Саша в эти минуты вокруг. Все казалось не таким, как всегда. Словно невидимая стена отгородила ее от всего, еще недавно такого близкого и доступного. Еще вчера она могла пойти куда захочет — по этой сонной и тихой улице, в лес, на речку, в поле. Теперь и шага не сделать по своей воле. И не замечаемое ею обычно, само собой разумеющееся — и голубизна неба, и зеленые купы деревьев, и стайка голубей, вспорхнувшая над крышей, — все это виделось теперь какими-то новыми глазами, виделось с неосознанной прежде любовью и грустью. Ведь это была жизнь, а она, Саша, уже была поставлена как бы по ту сторону ее.

* * *

…Этап медленно двигался по белой от пыли проселочной дороге. Она прорезала поля еще зеленых хлебов, ныряла в налитые утренней прохладой балки, взбиралась в гору, вновь выводила на степной простор. Во главе небольшой этапной колонны неторопливо катилась телега, запряженная парой лошадей. На телеге везли вещи арестованных и ехали два немца — солдат с винтовкой и ефрейтор с автоматом. Иногда они слезали и шли пешком, чтобы размяться. Следом за повозкой тесной кучкой шли арестованные женщины. Саша шла позади всех. Замыкая эту небольшую колонну, шагали три знакомых Саше полицая — тот, что арестовал ее, и два других, которым она теперь верила.