Избранное в двух томах. Том первый

К Раушан вернулась способность думать. Ее потрясла мысль, что там, под огнем, сражается Ержан. «Только бы остался жив!» Сердце ее бешено колотилось. «Только бы уцелел!» Обезумевшими глазами она искала Ержана среди раненых.

Перевязывая руку солдата, она услышала над собой резкий голос:

— А ну-ка, сестрица!..

Крупный плотный боец держал на руках, словно ребенка, щуплого человека и оглядывался, не зная, куда положить его.

Тело раненого безжизненно висело на руках бойца, но раненый еще стонал. Боец осторожно опустил его на землю. Наклонившись, Раушан увидела сморщенное, все в глубоких складках серо-землистое лицо. Обескровленные губы были раскрыты и словно прилипли к деснам.

— Здорово его долбануло в плечо, — сказал боец. — Я легко отделался. Чуть расцарапало мякоть.

Плечо раненого поверх гимнастерки было наспех перетянуто марлей, и на ней затвердел сгусток крови. Раушан с помощью Кулянды повернула раненого на бок.

Просочившаяся из-под марли кровь залила всю грудь. Раушан сняла повязку. Рана была страшная. Осколок раздробил ключицу. Почти теряя сознание, Раушан смотрела на белую раздробленную кость и в клочья разодранное мясо.

Перед ее глазами поплыл туман, сквозь этот туман смотрело на нее мертвенно-бледное лицо раненого с судорожно закушенной губой. Страдания его были невыносимы.

— Кулянда... Кулянда... — бессильно позвала она, чувствуя, что ее рука, поддерживавшая раненого, слабеет.

Кулянда оказалась выносливей. Крепко охватив раненого и поддерживая его голову коленкой, она начала перевязывать рану бинтом, который держала наготове в руке.

Потом перекинула марлевый жгут через шею раненого и укрепила на повязке его руку. Закончив перевязку, Кулянда положила раненого на спину.

Раушан, очнувшись от тупого оцепенения, срывающимся голосом крикнула, чтобы раненого сейчас же положили на подводу и увезли.

Кулянда удивленно посмотрела на нее, сказала твердо:

— Пусть немного полежит здесь. А если еще будут тяжелораненые, на чем мы их отправим?

Это звучало жестоко. Но Раушан не нашла в себе силы перечить.

— Да... Да... Пусть будет так, как ты говоришь.

В беспрерывных заботах и тяжелой работе Раушан забыла о своем страхе. Теперь она могла, несмотря на дрожь в руках, быстро делать перевязки. Но ей не всегда удавалось соразмерить движения своих рук. Иногда раненые, тяжело посапывая, просили:

— Очень туго, нельзя ли посвободнее!

Какой-то молодой черноглазый парень, терпеливо снося боль, улыбнулся и сказал:

— Поглядеть, вон вы какая хрупкая, а рука-то у вас, сестричка, железная.

Его товарищ залился громким смехом:

— Ох, пустомеля, чтоб тебя черти побрали!

И тут же заохал от прикосновения рук Раушан.

Шутка парня развеселила раненых. Их настроение передалось Раушан, угнетенное состояние постепенно развеялось.

Выпали минуты затишья. На пункт зашел Мурат. Сразу же натолкнулся на бойца Дошевского, который топтался у повозки, нагруженной боеприпасами:

— Почему остановился здесь? В такую даль по твоей милости люди должны таскать боеприпасы? Вот заставить тебя самого потаскать!

Дошевский бормотал с жалкой улыбкой на губах:

— Товарищ капитан... товарищ капитан...

— Что капитан? Я уже два месяца капитан, — он вплотную приблизился к Дошевскому. — Ну, живо, все в ту вон балку, где березы.

Дошевский козырнул с лихостью доброго вояки:

— Есть, товарищ капитан! Сейчас же отправлю по вашему указанию. И мигом в тыл за новыми боеприпасами.

Мурат собрался было уже уходить, но вдруг резко обернулся:

— В тыл пошли другого. Сам оставайся здесь.

Дошевский, лицо которого выражало все то же рвение, ответил:

— Есть, товарищ командир! — но не сдвинулся с места. — Разрешите доложить: вы столько времени в бою. Можно ли? Устали, надо полагать, проголодались. — В глазах его появилось льстивое выражение. Он сострадательно и как-то приторно смотрел на комбата. — Я ведь как рассуждал? Думал, надо привезти товарищу командиру горячую пищу.

Мурат вспыхнул:

— Я же приказал вам...

— Есть, товарищ капитан! Но вы прого...

— Чтобы духу твоего не было здесь! — заорал взбешенный Мурат.

Дошевский взвалил на спину ящик с патронами и поплелся за своими. Удаляясь, он то и дело оглядывался на комбата. Ни тени обиды нельзя было заметить в этих быстрых взглядах, а только ласковую душевную заботливость. Ему помешали сделать доброе дело.

Мурат привык к беспрекословному повиновению подчиненных. Дошевский вывел его из себя. Его нельзя было ухватить: ускользал, словно ртуть.

Комбату было стыдно перед бойцами за свою вспышку. Обернувшись к ним, он виновато улыбнулся. Но бойцов рассмешила хитрость Дошевского — они потешались над ним.

Чтобы смягчить свою грубость, Мурат сказал:

— Кажется, я перепугал девушек. Уж очень меня рассердил этот свистун.

Крепкий, словно топором вытесанный, боец подхватил шутку командира:

— Если они испугались крика комбата, то что же с ними будет, когда увидят фашистов? Пускай помаленьку привыкают к войне.

— Наши девушки не пугливые. Иного неловкого парня, пожалуй, поколотить могут.

— Есть и такие парни, которым они сто очков дадут.