Избранное в двух томах. Том первый

Картбай подозрительно оглядел Раушан с ног до головы и быстро повернулся к своему ручному пулемету. Немного успокоившись, Раушан увидела сидящего на корточках Кожека. Усы его обвисли. Сочувствующим взглядом он смотрел на Раушан.

— Вправду ли цела, деточка? Шибко упала, сильно упала. — Губы с трудом слушались его.

— Эй, шевелись проворней, подавай патроны! — заворчал, поворачиваясь к нему, Картбай. Кожек пугливо взглянул на Раушан и медленно, неуверенно поднялся на ноги.

— До чего ж нахальный народ, так и этак прут и прут без роздыху! — злобно проговорил Картбай.

Только теперь Раушан вспомнила, зачем пробралась сюда. Она оттолкнулась от стенки траншеи, спросила Картбая:

— Где раненые?

Пулеметчик, занятый делом, так и не ответил. Раушан посмотрела в сторону врага. Незадолго до этого фигурки казались черными — теперь она увидела зеленые шинели и железные каски. Даже услышала пронзительно-визгливый голос командира, подававшего команду. Немецкая цепь снова поднялась. Никогда не отступавшие, не знавшие поражений солдаты шли плотно, уверенно и непоколебимо. Пули выхватывали из их рядов то одного, то другого человека, в цепи образовывались бреши, но ряды тут же смыкались. Солдаты стреляли из автоматов, крепко прижав их к груди, из дул непрерывно вырывались дымки. Так наступали немецкие цепи: металлические каски, зеленые шинели, тяжелые сапоги. И широкоплечие, словно из чугуна отлитые фигуры солдат.

Это надвигалось железное чудовище — так казалось Раушан. Дыхание ее прерывалось. Она уже могла различить бледные лица немцев. К страху прибавилось чувство презрительной ненависти; это чувство росло в Раушан и пересиливало страх. Огонь, который вели наши из окопов, усилился. У самых ушей стучал пулемет Картбая. Кто-то прокричал: «Огонь! Огонь!» До чего знакомый голос! Это же Ержан, конечно, Ержан! Какой пронзительный у него голос.

Напряжение боя достигло наивысшей точки, это Раушан чувствовала. Незримые ураганные силы сшибались над этим пространством, а те люди, что идут под огонь, и те, что стреляют из окопов, — внешняя оболочка этих двух раскованных сил. Если одолеет сила тех, кто наступает, — черная молния смерти испепелит передовую.

Кто-то, проходя, оттеснил Раушан к стенке окопа. Раушан оглянулась. Боец, узнав санитарку, крикнул:

— Там сержант тяжело ранен!Беги быстрей!

На дне траншеи, раскинув руки, лежал Байсарин. Пуля попала ему в голову. Голая макушка, шея, уши были залиты кровью. Он лежал ногами к Раушан. Девушка остановилась в тесной траншее, не решаясь перешагнуть через эти ноги. Машинально она достала из сумки бинт. Ресницы Байсарина уже не мигали. Кровь из пробитой головы стекала все медленней и стала густеть. Раушан медленно распускала бинт.

— Уже поздно. — Это сказал Зеленин. Ержан, стоявший за его спиной, снял шапку. Рыдания подступили к горлу Раушан. Она подняла на Ержана глаза, полные слез. Сейчас он не был похож на человека, который может утешить. Он был похож на одинокое дерево, согнутое бурей.

«Держись! Держись!»

Это слово прозвучало, как удар молотка по железу.

Оно пронеслось по телефонным проводам, а там, где не было проводов, передавалось из уст в уста, от командного пункта и до рядового бойца в окопе. «Держись! Держись!» — крикнул командир дивизии командирам полков, и тут же это раскаленное слово, подхваченное Егоровым, ударило в уши Мурата. Мурат своим раскатистым, до предела напряженным голосом передал его командирам рот.

Вражеская артиллерия поднимала смерчи пыли на осенней земле, блеклой и словно постаревшей. Казалось, враг выискивал, есть ли еще живое место на этой земле, и после короткой передышки бил и бил с новой силой, поднимая снарядами в воздух фонтаны пыли. И словно приговаривал: «А-а, вот где вы спрятались! Все равно доберусь!»

Адский грохот не только не спадал, но еще усиливался. И среди этого несмолкаемого грохота ухо вдруг улавливало какой-то свербящий, пронзительный звон, словно дергали до предела натянутую металлическую струну. Это хватало за сердце напряжение боя.

Не сумев взять укрепление с первого удара, враг развернул планомерное наступление. Он начал вводить крупные силы. Не давая себе передышки, немцы накатывали все новые и новые волны наступающих. Теперь, развернувшись вне зоны обстрела, цепи наступали перебежками, закрепляясь на достигнутых рубежах. Огонь защитников уже не мог сдерживать их. Все чаще они врывались в окопы, вступая в рукопашную схватку грудь с грудью. Ненависть и яростное презрение искажали лица солдат. Бились штыками, прикладами, хватали друг друга за горло. Грязь мешалась с кровью, слышались чавкающие удары и сдавленные вскрики.