Избранное: Величие и нищета метафизики

Да и что сказать? Он прав, говоря о своей доброте, тут ему надо верить - он действительно естественно добрый человек. Разве он не остается всегда невинным, даже делая зло, раз он никогда не желал зла, как, впрочем, и добра? Никто в такой мере и в таком чистом виде не проявил того типа доброты, на которую способна человеческая природа, когда раскрывается в чистой аффективной спонтанности, в чудесной отъединенности и от разумного, и от благодатного порядка. Руссо очень точно показывает нам, на что способна и на что неспособна эта <доброта>. С этой точки зрения, он - уникальный, бесценный экземпляр. Мы только скажем вместе с женой садовника из Монморанси: <Как жаль, что такой добрый человек сочинял евангелия!>273

В конце концов он приписывает себе особое свойство - быть Естественным Человеком, который сохранился неповрежденным, без единой царапины, без единого пятнышка первородной порчи, насылаемой цивилизованностью (что г-н Сейер называет его <непорочным зачатием>)274. Наконец, он становится как Бог: <На земле для меня все кончено. Мне невозможно причинить ни добра, ни зла... И я успокоен в бездне - бедный несчастный смертный, но бесстрастный, как сам Бог>275.

О бедный Жан-Жак, поистине отлученный от всего, кроме своей не знающей меры Индивидуальности! Невозможно отделаться от величайшей жалости и к нему, и к Ницше - оба они жертвы, потому что до конца, до основ пережили безумие, которое получили от своего века (и с лихвой веку возвратили). Однако остережемся такого сочувствия. Оно не должно скрыть от нас ни чудовищной аберрации, когда <гнусное я> ставит себя <праведным судьей всего мира>, ни катастроф, за которые ответственна эта <негодующая плаксивая чувствительность, вмененная, как закон> и <призванная в качестве последнего средства> против миропорядка276. Каждый из нас смутно чувствует, что весь физический мир имеет меньшую ценность, чем одно духовное существо, - вот почему можно соблазниться человеческим несчастьем. Человеческое сердце забывается: оно думает, что слышит стенание духа - мало того, некий отзвук того несказанного стенания, вселенного в нас Духом святости, которым стенает вся тварь, - а слышит только злой гул плоти и крови.

7. Имитируя святость, перенеся принципы героической жизни на религиозное почитание самого себя, возымев претензию достичь Бога и Божественной жизни чувствительностью и чувственным воображением, не стал ли Жан-Жак высочайшим образцом натуралистической мистики чувства?

Так ныне воспоем: явился Чувствительности новый бог, -

восклицал Бомье39* в <Гробнице и апофеозе Руссо>277.

Сейеровское определение мистицизма (<аффективный иррациональный восторг от уверенности в единении с Богом>) придумано специально для Жан-Жака Руссо. Только для него и подобных ему оно и годится. Слово, конечно, все стерпит. Но нет более опасной двусмысленности, чем просто объединить под именем <мистицизма>, не отмечая никакой принципиальной разницы, любовь святого Иоанна Креста и любовь Амадиса40*, восхищение святой Екатерины Генуэзской и бред Жан-Жака, Байрона, Фурье или Кине, а также выдавать эстетическую или лирическую эмоцию за какой-то <зачаток> духовного опыта святых278. Это значит подделывать знаки языка, а значит и монеты разума279.

Один великий духовный писатель говорил о душах, достигших высочайшего подъема отрешенности и вследствие неясного побуждения, исходящего от Духа, о Котором не знаешь, откуда приходит и куда уходит, действующих по меркам, отличным от человеческой добродетели: <Я слышу, как все добродетели стенают, что я удаляюсь от них. И чем приятней кажутся мне эти добродетели, чем более меня привлекают, тем больше мне представляется, что некое смутное воздействие толкает меня прочь от них. Я люблю добродетель, но уступаю влечению>280. Представьте себе на месте влечения Духа Божия влечение чувствительности, аффективного мечтания - вы получите Жан-Жака и его жуткого <двойника>. Скажем так: Руссо не имеет ничего общего с истинным мистицизмом, но он, конечно, мистик в самом пошлом значении этого термина: по совершенно точному выражению г-на Сейера, он обмирщил квиетизм, и его странные <Диалоги>, написанные в конце жизни, - не что иное, как мирское переложение заблуждений Молиноса и г-жи Гюйон41*: в них Руссо развивает применительно к себе самому странную доктрину абсолютного <непротивления> импульсам Чувства - доктрину полной пассивности, только при условии которой якобы может полностью раскрыться первоначальная Доброта. Это и есть натуралистский квиетизм.