Избранные

В окнах Шторы горел свет.

— Один тип, вон в том окне, должен мне порядочно денег, — сказал я Шароеву, — но никак мне их у него не вырвать. Надул меня два раза, — может, сходим? Вдвоем нажмем покрепче, и порядок. Не посмеет отвертеться.

Шароев согласился, и мы с ним поднялись. Монгольский бог подгонял меня по лестнице.

Открыла нам Сикстинская мадонна.

Губы ее дрожали, а глаза — воспаленные, красные и стеклянные, но я особенного внимания на это не обратил. Сикстинскую мадонну как бы подменили, совсем другая женщина, непричесанная, но на это я тоже особенного внимания не обратил. Я не придал всему ее странному виду значения, может, они там договорились, он ее нарочно в таком виде посылает, кто их разберет…

Она меня не узнала или не хотела узнавать, и я напомнил. Я сказал, что никак не могу застать ее мужа, он мне должен за работу, до сих пор не отдал. Просил зайти после Нового года, и вот я зашел.

— Еще и вам он должен? — спросила она странным голосом.

— Да, должен.

— Это очень приятно, — сказала она, глядя на меня отсутствующими стеклянными глазами.

— Что ж тут приятного?

— Не должен он вам, — сказала она, глядя на меня стеклянно.

— Это еще почему?

— Не сможет он вам отдать, только и всего.

— Во дают! — сказал я Алешке. — Видал? — И ей: — Почему не сможет?

— Позвольте, — вмешался Шароев, — я человек посторонний, но как же так выходит?

— Вы удивлены? — спросила она, не меняя своего стеклянного выражения.

— Еще бы!

— Удивляйтесь, удивляйтесь…

— Ну, знаете… — сказал Алешка.

— Он убился, — сказала она.

— Как убился?!

— Вас это удивляет?

— ?!

— Он убился насмерть, вас это устраивает?

Я посмотрел на нее внимательно и вдруг понял, что произошло несчастье.

— …На Балаханском шоссе он врезался в трехтонку на своем мотоцикле. Не успел свернуть, или трехтонка не свернула… Долг он вам не вернет. Все? Или не все? Я уже сегодня третьим объясняю…

Алеша Шароев попятился.

— Все… — сказал я и сам себя еле услышал.

Хлопнула дверь, как выстрел.

На улице мы обалдело попрощались с Шароевым и пошли по домам.

Вот те долг!

Вот те должен!

…Снег с грязью на шоссе, а по бокам белая степь. Мотоцикл вдребезги, несчастный Штора! Он лежит в этой жиже, сером январском месиве, а вокруг значки из порванных мешков усыпали дорогу. Все вокруг усыпано странным синим снегом, лоскутками с фабрики, нарезанными от большого рулона, с приклеенными головами Дедов Морозов…

«И пропал во тьме пустой… И пропал во тьме пустой…» — вспомнились слова Пушкина.

20

Время летело незаметно…

21

Приплясываю в углу ринга, готовый ко всему. С мастером спорта мне еще драться не приходилось…

Приплясываю в ящике с канифолью, неожиданный финалист. Добрался до финала, двоих нокаутировав в предыдущих боях, ко всеобщему изумлению.

Грохочет цирк — сенсация номер один натирает свои подошвы. Приветствуют меня в том же цирке, где избили в первом бою. Такой же вой стоял, такой же свист и топот.

Присвоили мне, минуя третий, второй разряд, без него на такие соревнования не допускают. Первенство города, бьюсь с мастерами, со всеми наравне. Уложил двоих перворазрядников подряд. «Бей всех подряд, — разнервничался Азимов, — не останавливайся, отлично у тебя получается!»

Когда ждешь гонга, ощущение, словно на экзамене, пока не вытянул билет. А взял билет — ясно: отступать некуда, положение четкое. Выпутывайся из этого положения как знаешь.

Действительно экзамен.

Противник мой опасен.

— Бей его! — твердит мне Азимов. Особенных советов не дает. На меня полагается.

Я киваю головой, отодвигаю ящик с канифолью, скорей бы гонг, волнение не проходит.

— Брось дрожать. — Рука И-И на моем плече. Дрожь некоторая действительно есть, а что делать…