Избранные дни

Вероятно, настала пора уходить из отдела, но если бы она ушла прямо сейчас, это выглядело бы бегством. Собственно, она уже некоторое время подумывала об уходе. Работая с психами, сама сходишь с ума. Ты с одинаковым терпением выслушиваешь каждого полоумного, снова и снова напоминаешь себе, что любой из этих людей действительно может иметь намерение поджечь начальную школу или взорвать кого-нибудь только потому, что его избранник пользуется широкой известностью. Бармены начинают видеть мир полным пьяниц; с точки зрения юристов, в нем преобладают обиженные, стремящиеся выместить зло. Полицейские психологи заражаются паранойей. Им лучше, чем обычным гражданам, известно, что в мире вычленяется отдельный мирок, обитатели которого во многом похожи на обычных людей — они так же платят ренту и закупают продукты, но при этом в их жизни происходит кое-что еще. Они получают личные послания из телевизора, или еженощно подвергаются сексуальному насилию со стороны звезд мыльных опер, или умеют разглядеть, что трещины на тротуаре между Бродвеем и Лафайет складываются в имена инопланетян, ныне возглавляющих крупнейшие мировые державы.

В этих людях больше всего удивляло то, какими они оказываются скучными и безликими. Все их человеческие устремления направлены в одну сторону, их не интересует ничего вне круга их навязчивых идей. Если у вас где-нибудь в Балтиморе есть старенькая тетушка, не знающая другого времяпрепровождения, кроме сидения перед телевизором и вырезания из журналов скидочных купонов, жизнь ее все равно гораздо осмысленнее и разностороннее, чем у этих людей. А ты сидишь в убогой конторе полицейского управления, больше всего похожей на офис захудалой фирмы, торгующей по почте, и их выслушиваешь. Ты заносишь их в пятилетней давности компьютер. Надеешься, что ни один из них не исполнит своих намерений. А когда все очень уж осточертеет, надеешься (никто из сотрудников не любил в этом сознаваться), что кто-нибудь да исполнит.

Осторожно, чтобы не разбудить Саймона, она выбралась из постели и подошла к окну. Вид был не очень-то живописный, несмотря на то что тремя этажами ниже была Пятая улица. Ей был виден кусочек города; ей был виден старик бездомный, все так и поющий у цветочного магазина (сегодня ночью он задержался там дольше обычного); ей были видны оранжевые огни уличных фонарей и коричневые фасады, одетые в темное пешеходы, вся целиком дымная, подернутая сепией полуреальность ночного города, этих самых правдоподобных в мире подмостков, без океана и гор, без всяких там деревьев (во всяком случае, в этом районе), только улица за улицей, яркие и шумные под розовато-серым небом, испещренным антеннами и резервуарами для воды, а внизу, прямо напротив дома Кэт, мигала огненно-голубая вывеска: ХИМЧИСТКА.

Утром она сварила кофе, принесла Саймону кружку, пока тот еще был в душе, и улучила момент понаблюдать за ним сквозь запотевшее стекло — размытый розовый силуэт спины и ног, более бледные ягодицы. Разве может мужчина выглядеть сексуальнее, чем когда он принимает душ? И все же, наверно, то, как она тайком разглядывала Саймона в душе и во время сна, было плохим знаком? А он — тоже подглядывал за ней? Она не могла себе этого представить. Поставив кружку с кофе на сливной бачок, она протерла зеркало над раковиной и посмотрелась в него. Неплохо для тридцати восьми лет. Четкая линия подбородка, хорошая кожа.

Платья с открытой спиной, долго ли еще?

Тающая ледяная шапка сна.

У тебя в руке свиное сердце.

Саймон вышел из душа, посвежевший, в капельках воды, поцеловал Кэт, взял кружку с кофе.

Он сказал:

— Нелегкий сегодня будет денек?

— Похоже на то.

Он взял полотенце и вытерся. Полотенце последний раз стирали недели две назад, а то и больше. Как быстро летит время.

— Позвони мне. Расскажи, как идут дела.

— Хорошо.

— Я до вечера буду занят с клиентами. Разделаюсь, наверно, только часам к десяти.

— Замечательно.

Она медлила, отпивая кофе маленькими глотками, хотя пора было оставить ванную в распоряжении Саймона. Саймон был таким беззаботно бодрым и сам так беззаветно радовался этому. Он торговал фьючерсами. В школе был президентом выпускного класса. А сейчас наполнял все вокруг теплом своего тела и мыльным запахом.

Когда умер ее сын, Кэт решила, что она сама тоже умерла; она думала, что части ее организма сами по себе прекратят всякую жизнедеятельность, но теперь, девять лет спустя, она не только оставалась в живых, но и неплохо выглядела, могла похвастаться хорошим образованием (жалко только, с частной практикой не задалось), отделалась, наконец, от бедного страдальца — бывшего мужа (который, впрочем, умел проникать в ее фантазии) и все еще могла нравиться мужчине вроде Саймона.

Она переживала, что не получается ненавидеть себя за желание жить дальше.

Кэт в последний раз глубоко вдохнула аромат вышедшего из-под душа Саймона и пошла в спальню выбрать, что бы такое сегодня надеть.