"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ)

– Сполентинского, – сказал Петроний прислуживающему нам рабу. – Но только если оно охлаждено талым альпийским снегом.

– Мой господин, у нас снег только с Апеннинских гор.

Петроний скривился так, будто возле его ног пробежала крыса.

– В таком случае я буду каленское. – Он повернулся ко мне. – Тебе нужно запастись снегом получше. У снега с Апеннин резковатый привкус – довольно странный, ты не замечал?

Нет, я ничего такого не замечал, и разница вкуса талого снега с разных горных вершин меня на тот момент мало интересовала.

– Поверю на слово моему арбитру вкусов, – пожал я плечами.

А чтобы до него лучше дошел смысл моих слов, заказал себе охлажденного местным снегом сполентинского.

И тут прибыли музыканты – один играл на авлосе, второй – на барбитоне. Мягкие звуки их инструментов переплетались с журчанием воды в фонтане. Особенно меня заинтересовал барбитон – басовая версия кифары, я бы хотел научиться на нем играть.

В ту первую нашу встречу я попросил каждого рассказать, над чем он работает и желает ли выслушать наши комментарии. А также предложил всем вместе сочинить строчки или отрывки стихотворений, которые вызвали затруднения у авторов.

– Я продолжаю работать над эпосом о гражданской войне, – поделился Лукан, возлежавший на мраморном полу среди подушек. – Думаю, еще не скоро закончу. Но три книги уже написаны, остановился на осаде Цезарем Массалии.

– А я ни над чем серьезным не работаю, – сказал Пизон, опустившись рядом на подушку. – Меня привлекают шутливые стихи и сатира.

– Мне нравится любовная лирика, – признался Спикулус, который не то что не сел, а стоял, даже не облокачиваясь на колонну; странно было услышать такое от мужчины с мышцами крепкими, как у быка.

– А как ты вообще увлекся поэзией? – искренне спросил я.

– Как и многие, кто живет за счет своего тела, я понял, что мое воображение ищет для себя какой-то выход, – ответил Спикулус. – Тренировки отнимают много времени, но при этом оставляют без пищи разум. И я начал питать его поэзией, как питал мясом свое тело.

Дальше и другие стали рассказывать о своих предпочтениях: кто-то тяготел к эпосу, кто-то – к лирическим стихам и песням, а кто-то – к сатире.

– А ты, Петроний? – спросил я.

– Я пишу роман.

– Это что такое?

– Ну, это… такой новый жанр. Повествование наподобие «Одиссеи», но не в стихах, а в прозе, и не возвышенным языком, а обычным, повседневным. Герой моей истории, как и многие герои эпосов, пытается избежать гнева одного из богов. Только бог этот не какой-нибудь Нептун или Юпитер. Нет, мой герой пытается умиротворить… Приапа, бога фаллоса. – (Все собравшиеся загудели и заулюлюкали.) – Так что можете себе представить, через что его заставил пройти Приап.

– Почитай! Почитай отрывки!

– Хорошо, – согласился Петроний и достал свой манускрипт.

Ярко горели факелы, вино лилось рекой, а вся компания с восторгом слушала повествование о насыщенных непристойностями, развратом и шутовскими проделками приключениях героя. Лица у всех раскраснелись, – видимо, венки все-таки не очень помогали сохранить холодный ум и трезвое восприятие.

– Здесь я остановился, – наконец объявил Петроний, свернув рукопись. – Есть мысли, куда отправить моего героя дальше?

– В бордель? – неуверенно предложил один из новичков.

– Слишком предсказуемо, – ответил автор. – Где еще, по-вашему, мог затаиться Приап?

– А как насчет корабля? – спросил Лукан. – С капитаном-растлителем?

– Неплохо, – согласился Петроний. – Я об этом подумаю, а на нашей следующей встрече продолжу рассказ.

Теперь все посмотрели на меня.

– Я работаю над эпосом о Троянской войне.

После полного вольностей повествования Петрония мои слова прозвучали скучно, будто я напрочь был лишен воображения. Я достал манускрипт.

– Особенно меня интересует тема судьбы, но тут есть строки, которые, возможно, стоит пересмотреть. – Я развернул свиток. – Что вы думаете о таком вступлении для одной из картин? «Тигр, погруженный под землю, протекал невидимым курсом, но вскоре явился вновь, и воды его свободно влились в Персидское море».

– Слишком многословно, – тут же сказал Лукан.

Кто бы говорил. Его поэзия была многословной и цветистой сверх всякой меры, но я не стал ему на это указывать.

– Но размер выдержан, – сказал Спикулус, – а это не так просто.

– А как тебе такая строка попроще: «Казалось, гром гремит под землею»? – спросил я.

– Лучше, – ответил Лукан.

* * *

Собрание продолжалось, пока небо на востоке не начало светлеть.

– Изъясняясь поэтически, – сказал Петроний, – приближается колесница рассвета! Но на самом деле – пора спать. То есть мне пора, потому как я предпочитаю спать днем!

Когда все участники встречи, пошатываясь, покинули павильон, я подошел к столу с вином, вернее, с тем, что от него осталось. В такие часы я не чувствовал печали, мои сотоварищи и стихи, пусть ненадолго, разгоняли беспросветный туман скорби.

LXXIV