Как член гильдии кифаредов, я имел право участвовать в главном музыкальном турнире фестиваля. Я так долго к этому готовился, и вот наконец момент наступил. Я стоял на сцене неапольского театра в свободной тунике кифареда. Состязание проходило в формате концерта, у меня была заготовлена одна песня собственного сочинения и несколько из обычного репертуара кифаредов.
Пока никакого волнения я не чувствовал и спокойно смотрел на собравшихся зрителей. В театре, рассчитанном на восемь тысяч человек, все места были заняты; более того, за последними рядами собрались толпы людей. Я привез с собой своих августианов, они все сидели в одной секции, их легко было узнать по густой шевелюре, роскошной одежде и отсутствию колец на левой руке.
Театр был общедоступный, так что публику составляли и простолюдины, и специально приехавшие в Неаполь ради такого события римляне, и местные аристократы греческого происхождения. Я стоял в одном ряду со своими соперниками, но не смотрел на них, их для меня не существовало. И все же, когда на сцену вызвали первого участника турнира, я не смог не восхититься его мастерством и одновременно возненавидел его за это.
«Нет, – говорил я себе, – никого ни с кем не сравнивай. Ты – не судья. Ты не можешь судить. Слушай только себя и свою музыку».
На сцену вышел следующий артист – с голосом столь сладостным и чистым, что его пением можно было бы выманивать змей из логова. Третий музыкант виртуозно играл на кифаре, пальцы его двигались так быстро, что за ними невозможно было уследить, а переливы мелодии наполняли собой весь театр. Один участник турнира сменял другого, и каждый казался лучше предыдущего.
Внезапно на сцене остался один я, последний участник турнира. И вот тогда меня охватило волнение, страх сжал горло, в голове мелькнула знакомая мысль: «Как я здесь оказался и как сбежать?»
Крепче сжав кифару, чтобы выиграть немного времени, я притворился, будто настраиваю ее. Я несколько раз откашлялся и запаниковал, вспомнив, что не успел распеться перед конкурсом. Боялся, что открою рот и заквакаю, как лягушка.
Судьи нетерпеливо заерзали на своих местах. Пора было начинать. Отбросив страх, я запел, и после первых двух нот все встало на свои места. Я вошел в знакомые рощи, мой голос и мои пальцы безошибочно отыскивали путь. И я воспарил над сценой. Лица публики остались где-то внизу, а я летел на встречу с самим Аполлоном.
Когда все закончилось, меня оглушили аплодисменты. Люди повскакивали с мест. Я правда лучше выступавших до меня певцов? Но как мне об этом судить, ведь я не слышал себя. Августианы отбивали свою ритмичную музыку.
Трое судей ринулись на сцену, чтобы вручить мне венок. Нетленный венок искусства.
Я удалился из театра, чтобы поужинать и наконец расслабиться в компании друзей – некоторые приехали в Неаполь на мое выступление, и среди них, конечно, была и Поппея. После ужина мы вернулись в театр послушать участников других конкурсов музыкального турнира, но как только я вошел в зал, публика начала скандировать мое имя и призывать снова выйти на сцену. Я же на самом деле просто хотел послушать других исполнителей, хотел побыть зрителем. Публика не унималась, и я поднялся на сцену.
– После пары кубков я спою вам так, что у вас в ушах зазвенит! – сказал я на греческом.
Разве я мог им отказать? Мог, но тогда на следующее утро люди стали бы говорить, что их император высокомерный эгоист, и потому я выпил два или три кубка вина и снова вышел на сцену. В этот раз меня не заботило ни построение фраз, ни тембр голоса, вино давало свободу наслаждаться выступлением и петь так, как я хочу. И публике непринужденность исполнения понравилась. Зрители снова реагировали очень бурно и эмоционально. Они вызывали меня еще и еще, а я, воодушевленный вином и успехом, пел, пока над театром не взошла луна.
– Друзья, – я поднял кифару, – нам с инструментом нужен отдых, а ночь приглашает вас развлечься в других местах… В тавернах или?..
Я выразительно подмигнул – все дружно рассмеялись и потянулись к выходам. Театр наконец опустел.
Я немного задержался, чтобы случайно не забыть на сцене футляр с кифарой, платок, которым вытирал потные руки, кувшин со сладким вином для смягчения горла и самое дорогое – лавровый венок. Да, листья лавра со временем завянут, но слава, которую они символизируют, – никогда.
Уже на выходе из театра я почувствовал, как под ногами задрожала земля – такую дрожь я уже испытал в Помпеях. Легкая вибрация, дрожь и содрогание.
– Бегите! – крикнул я ожидавшим меня друзьям и схватил Поппею за руку. – Бежим! Быстрее!
Я рванул вместе с ней к выходу. Друзья, слава богам, не отставали. Как только мы выбрались наружу, за спиной загрохотало.
– Не оглядывайтесь! – кричал я, увлекая всех за собой.
Мы выбежали на окружавший театр пустырь, и нам повезло, потому что, оглянувшись, мы увидели, как стены закачались, потом пошли волнами и начали обрушаться. Массивные каменные блоки падали на землю, словно детские кубики, а камни поменьше долетали даже до места, где мы стояли.
– В укрытие!