Я ринулся к деревьям в расчете на то, что их кроны защитят нас от камней, расщепленных досок и обломков декораций.
Все рушилось – качались стены, падали колонны и массивные опоры крыши, – пока от театра не осталась лишь подсвеченная луной гора камней в облаках пыли. Мы, как все выжившие после катастрофы, оцепенели и какое-то время не могли сдвинуться с места.
Первым пришел в себя Спикулус.
– Дурное предзнаменование, – сказал он. – Демоны его послали.
Лукан молча кивнул.
– Нет, – уверенно возразил я. – Как вы не видите, это же доброе предзнаменование! Боги спасли нас и всех, кто был в театре. Они сдерживали землетрясение, пока мы не покинули здание.
– Если они так дружелюбно к нам настроены, почему вообще его устроили? – спросил Петроний.
– Мы должны благодарить их, а не допрашивать, – сказала Поппея и крепче сжала мою руку.
Я отблагодарю. И я отблагодарил. Я посвятил этому событию поэму, а сенат чуть позже объявил о дне благодарения за наше спасение. Наше спасение… мы снова спасены.
LXXV
В Рим я возвратился исполненный благодарности богам за то, что они не дали мне погибнуть при обрушении театра, и за то, что смог вернуться к своему призванию музыканта. Теперь я набрался решимости следовать другому своему призванию, которым до той поры пренебрегал, – гонкам на колесницах.
Я никогда не терял к ним интереса, старался по возможности не пропускать заезды в Большом цирке, следил за карьерами возничих, их лошадей и тем, как обстояли дела в гоночных фракциях. Но сам уже давно не правил колесницей.
Тигеллин улыбнулся, когда я попросил снова посвятить меня в колесничие.
– Тебе не нужна инициация, ты не неофит какой-нибудь, просто давно не ездил.
– Ты префект преторианцев, у тебя нет времени на учеников, – признал я.
Но я понимал, что Тигеллин хотел бы меня тренировать, и не сомневался, что скоро мы с ним, как в прежние времена, будем вместе ходить на ипподром и в конюшни. Я соскучился по нему, пусть даже мы и виделись чуть ли не каждый день.
– Подыщу хорошего возничего, чтобы помог тебе отточить мастерство, – сказал Тигеллин и, немного подумав, добавил: – А почему бы нам не съездить на коневодческую ферму и не подобрать тебе достойных лошадей? Так ты сможешь тренироваться с командой, с которой потом будешь участвовать в гонках.
– Ты ведь когда-то, еще на Сицилии, торговал лошадьми, так что я доверюсь твоему выбору. Но поедем на ферму вместе.
И вот мы приехали на ферму, которой управлял земляк и старый сицилийский приятель Тигеллина Менений Ланат. Ферма располагалась примерно в десяти милях от Рима, и поездка в ясный майский день была мне только в радость. На раскинувшихся вокруг полях тут и там стояли огромные сараи, а в центре был двор для тренировок с паддоком[458]
и беговой дорожкой, которая тянулась вдоль конюшен. В паддоке выгуливали несколько лошадей, в основном гнедых.– Так, значит, хочешь собрать команду? Для старого друга Тигеллина только лучшее! – Он стрельнул глазами и, чуть вскинув голову, спросил: – А кто это с тобой?
Как будто сам не знает.
– Угадай, – сказал Тигеллин.
Ланат внимательнее ко мне присмотрелся.
– Неужто сам Аполлон явился ко мне на ферму подобрать лошадей для своей колесницы?
– Ах ты, старый хрыч! – расхохотался Тигеллин. – Император не станет покупать лошадей у такого шарлатана.
Теперь и Ланат рассмеялся:
– Я не шарлатан, просто передразнил льстецов. Уверен, император сыт ими по горло. – Он посмотрел на меня так, будто мы с ним давно знакомы. – Это ведь очень утомительно.
– А тебе откуда знать? – спросил Тигеллин.
– Люди лебезят передо мной из-за лошадей, а они у меня лучшие на всей земле. О, вы оба удивитесь – а может, и нет, – на что готовы пойти люди, лишь бы заполучить лошадь своей мечты.
– Мы здесь, чтобы отобрать четырех таких, – сказал я.
Ланат присвистнул.
– Император задумал собрать команду лошадей и обучить их для гонок колесниц, – пояснил Тигеллин.
– А кто будет колесничим? Есть наметки? – спросил Ланат.
– Я.
– Могу подобрать команду спокойных лошадей. – Ланат по-отечески улыбнулся.
– Император умеет править колесницей, и он хорошо себя показал, – ответил за меня Тигеллин. – Теперь он желает испытать себя в настоящих состязаниях.
– Колесничих много, а император один, – возразил Ланат. – Почему ты хочешь стать колесничим?
– Как ты можешь спрашивать? Ты же конезаводчик! Но я отвечу. Потому что ничто в мире с этим не сравнится! Потому что с детства любил лошадей, но тогда мне запрещали даже думать о скачках и тем более – о гонках. Теперь для меня нет запретов.
Какая всеобъемлющая фраза.
– Но это опасно. Рим будет скорбеть, если лишится тебя, цезарь. Когда возничий вылетает из колесницы и его насмерть затаптывают лошади, это часть развлечения, и скорбят о нем только родные.
– Я понял, Ланат, ты не хочешь продать нам лошадей, – сказал Тигеллин. – Ладно, цезарь, отправимся к Авгурину.
Ланат схватил его за руку:
– Я ничего такого не говорил!
– Еще бы ты сказал, кто в своем уме откажется от чести запрячь императорскую колесницу? А теперь показывай, что у тебя есть. И никаких спокойных лошадок, только лучших!