С т у д е н т
П е т р и щ е в. Хорошо, хорошо, не имеем, сдаюсь…
К и е ч к а
П е т р и щ е в. Золотые слова!
Д м и т р и й. Иван будет. Он в лаборатории.
П е т р и щ е в. Опять в лаборатории? Не понимаю, что он хочет? Кончил университет с золотой медалью — мало! Кончил Медико-хирургическую академию — мало! Теперь вот засел в клинике у Боткина. Ведь это, господа, если все своими руками перетрогать, и жизни нехватит. Ей-богу! А пожить-то как хочется!
Д м и т р и й
П е т р и щ е в
И это вырывается у него с такой предельной искренностью, что все хохочут. Не смеется только Сима. Нахмурясь, она плетет косичку из бахромы скатерти.
С и м а
П е т р и щ е в. Я?
К и е ч к а. Я тоже не понимаю. Как это можно сидеть сегодня в лаборатории? Да еще в больнице. Брр!
П е т р и щ е в. Я не люблю Ивана? Хорошо! Я предлагаю отправиться к нему в лабораторию. Магомет не идет к горе, пусть гора идет к Магомету.
Некоторая растерянность и взрыв хохота.
— А что ж!
— Идея!
С и м а. Это, наверно, неудобно.
К и е ч к а. Нет уж, поехали!
Смеющаяся компания разбирает пальто. Петрищев упрятывает бутылки в карманы.
Ночь. Тихий, заснеженный двор больницы. Вдали корпуса клиники.
Плачущую женщину двое ведут под руки. Должно быть, муж и сын. Они направляются к полуподвалу, на котором дощечка:
Навстречу им человек в халате и докторской шапочке на седеющих волосах.
Ж е н щ и н а
Б о т к и н. Нет, вам туда.
Они отходят. Слышатся всхлипывания женщины и успокаивающий голос:
— Ну что, мать, поделаешь, бог дал, бог и взял.
Боткин смотрит им вслед. Печальное лицо Боткина.
Лаборатория. Павлов записывает что-то за столом. Служитель Никодим подсовывает ему тарелку с едой. Павлов машинально ест. Усмехается:
— Твое дело, собственно, собак кормить.
Н и к о д и м
Молодое щекастое лицо Никодима полно непоколебимого достоинства.
Согнувшись, Боткин спускается в подвал лаборатории. Навстречу ему порывисто встает Павлов:
— Наконец-то. Есть чем порадовать, Сергей Петрович. Такой опыт…
Б о т к и н
Он садится у стола, опустив голову, и закрывает лицо руками. Павлов растерянно стоит над ним.
Б о т к и н. Вы меня извините, Иван Петрович. Я сегодня в нервах. У меня больной умер. И надо же, под Новый год.
П а в л о в. Но ведь вы спасли сотни, тысячи жизней.
Б о т к и н. Сотни спас, а эту вот нет… Бог дал, бог и взял… Нет, не бог, а я, Боткин. И к этому врач не смеет привыкнуть. Лучший врач России? Ни черта он не знает, этот ваш Боткин! Вас я не стесняюсь, как самого себя.
Пауза. Встав из-за стола, Боткин долго расхаживает по комнате. Маленькие окна полуподвала затянуты изморозью. Посреди комнаты висит лампа, отбрасывающая широкий круг света… Коренастый, широкогрудый стоит у стола Павлов, молча наблюдая за вышагивающим по комнате Боткиным. Позади него колбы, пробирки — нехитрое оборудование маленькой лаборатории. Из каморки сбоку выглядывают морды подопытных собак. Боткин, наконец, прекращает свое хождение. Стоит, задумавшись, усмехаясь чему-то своему.
Б о т к и н. Ну вот и останутся от меня капли доктора Боткина. И все… Я не о славе. Бог с ней. Но мы ведь практики. Мы видим следствия… А причины? Причины нащупывает кто как может. И как же все-таки мы мало знаем о человеческом организме… Ведь вы вот здесь, в этой лаборатории, два новых нерва в сердце открыли. И никто не подозревал даже, что они существуют.
П а в л о в
Б о т к и н
П а в л о в. Здесь у вас, в клинике, я многому научился. И я дорожу каждой минутой, проведенной с вами.
Б о т к и н. Тем лучше. Но как почувствуете, что пора… сами скажите… Опечалюсь, но провожу… И шапкой помахаю.