Избранные комедии

Что приданым называют, мне то не приданое,
Целомудрие, стыдливость, страсти укрощенные.
Пред богами страх, согласье в доме с мужниной родней,
Долг любви дочерней, щедрость, помощь всем порядочным
Людям, мужу угожденье — вот мое приданое.
(Стихи 839-843)

Здесь все моральные заповеди идеальной римской матроны. Неожиданное, никак не подготовленное предыдущим текстом упоминание о приданом связывает этот отрывок с целым рядом аналогичных мест в других комедиях Плавта; дело в том, что нападки на жен, принесших мужу большое приданое и потому чувствующих себя в доме полновластными хозяйками, сварливых, капризных и неуживчивых, — общее место плавтовской драматургии.

Сущая пагуба для мужа, по Плавту, — это расточительность «жен-приданниц», их страсть к роскоши. Мегадор в «Комедии о горшке» («Клад») произносит против этого порока целую комическую филиппику; восхваляя жен-бесприданниц, он говорит:

Не скажет ни одна из них: приданое
Мое побольше, чем твое имущество.
Давай за это пурпура и золота,
Служанок, провожатых, мулов, возчиков,
Посыльных, экипажей для катанья мне…
Теперь, куда ни сунься, возле дома, глянь,
Повозок больше, чем в ином имении!
Но это хорошо еще сравнительно
С другими всевозможными расходами…

(Далее следует потешное перечисление двадцати шести мастеров разных ремесел, отчасти выдуманных, которые требуют оплаты.)

И много неприятностей больших и трат
Несноснейших с большим приданым связано.
Во власти мужа полной бесприданница,
Жена с приданым — мужу разорение.
(Стихи 498-535)11

Вопрос о чрезмерной роскоши, в особенности у женщин, был в эпоху Плавта весьма злободневным. После Второй Пунической войны имущественное расслоение стало особенно заметным в связи с ростом богатств, притекавших из новых, дотоле неведомых источников (ограбление провинций, прибыли от морской торговли и т. п.). Вместе с богатствами росло и чванство нобилей; поэт плебса, Плавт порой позволяет себе прямые выпады против этого порока (конечно, не называя каких-либо имен): в «Менехмах» он жалуется на тщеславное стремление знатных граждан набрать себе побольше клиентов, пусть даже это будут мошенники; в «Вакхидах» смеется над их страстью праздновать триумфы по всякому пустячному поводу (от триумфа отказывается даже надувший хозяина хитрый раб Хрисал, говоря, что они сделались слишком общедоступны). И о приведенной тираде не раз высказывалось более чем правдоподобное предположение, что она прямо связана с попытками обуздать роскошь, предпринимавшимися Катоном Старшим. Интересно, что и в свое консульство (195 г. до н. э.), и в год своей цензуры (184 г. до н. э.) Катон нападал именно на женщин за их страсть к роскоши, и, в частности, за увлечение богатыми выездами. Римский характер нападок Мегадора подчеркивается еще и тем, что в последних строках его монолога Плавт снова возвращается к традиционным римским понятиям: «власть мужа (potestas viri)», по римскому брачному праву, переходила к нему от отца жены, а власть отца (patria potestas) — основа староримской семьи. Таким образом, приданое, деньги разлагают нормальные, освященные стариной семейные отношения, портят добрые «нравы предков».

Насмешки над женой-приданницей, встречавшиеся, очевидно, и в эллинистической комедии, приобретают в комедии Плавта актуальность в связи с более общим вопросом новой роли денег в обществе.

В «Пленниках» есть такая сентенция:

Золото мне ненавистно: многих к злу оно ведет.
(Стих 328)

Для римского плебса в эпоху Плавта это не было «общим местом». Новая власть денег вызывала у него растерянность и ненависть, особенно к тем, кто воплощал в себе эту власть, — к ростовщикам. Эту ненависть в полной мере выразил Плавт:

На свете нет мерзее этой гадости —
Породы ростовщической, разбойничьей.
(«Привидение», 657-658)

Пожалуй, немногим персонажам Плавта сыплется на голову так много ругательств, как ростовщику Мисаргириду («Среброненавистнику») в этой комедии; лишь сводник — традиционная отрицательная маска новой аттической комедии — может соперничать с ним. Впрочем, для героя Плавта ростовщик и сводник — одно и то же.