Избранные (ЛП)

Я всего лишь раз увидел Беннета, когда приходил в гости к Норе. И точно так же, как и во время регаты, он не узнал меня. Он все еще не осознавал, что сын его любовницы был тем, чьи губы и руки касались его падчерицы. И каждый раз, когда я приходил в это место, которое он называет домом, внутри у меня разгоралось пламя ярости от того, что он проживает свою беззаботную жизнь принца, в то время как моя мать лежала в могиле.

Шофер Норы отвез нас в «Уинстон», который уже был украшен в традиционном рождественском стиле. Школа не жалела денег на свой декор или на Зимний бал. И когда мы вошли в концертный зал, он был похож на один из самых роскошных залов Лондона. Белый и серебряный искусственный снег. Красно-зеленые шторы свисали, словно балдахин, с потолка. Стулья киавари и огромный шведский стол, забитый блюдами со всей Европы.

— Я повысил градус школьного пунша, — Дрейк подошел к нам, его полуоткрытые глаза уже показывали сколько он успел выпить.

Нора хлопнула его по плечу.

— Вот зачем тебе нужно было это делать? Ты неисправим.

Они с Дрейком вечно подшучивали друг над другом, и я не понимал этих шуточек, но они не прекращали эти словесные перепалки.

Я сжал руку Норы. Подошедшая к нам Спэри заметила этот жест. Мои друзья до странного положительно относились к нашим с Норой отношениям, не то что бы мы обсуждали это… Они знают, что мы вместе, и поэтому периодически дают нам возможность побыть наедине. Я думал, что они будут подшучивать надо мной или у них появятся какие-то подозрения, но это всего лишь была моя паранойя. Никто, даже Эд, не знали настоящей причины почему я был с ней.

Но, думаю, они узнают об этом довольно скоро.

— Эта группа может играть еще более нудные песни, — фыркнула Спэри и мы все посмотрели на группу, которая играла какую-то классику.

— Эд, иди пофлиртуй с виолончелисткой и попроси ее сыграть что-нибудь из Рианы, ну или хотя бы Кэти Перри, — пошутила Кэтрин.

Зал был полон студентов всех возрастов, и я не мог отделаться от мыслей, какова была бы моя жизнь, если бы я рос в полноценной счастливой семье, как многие мои одноклассники. Ходил бы я на это торжество каждый год? Были бы у меня крепкие здоровые отношения с девушкой? Был бы я в блаженном неведении по поводу многих вещей, как большинство этих чертовых людей в зале?

— Ай, — Нора отпустила мою руку, и я понял, что сжимал ее ладонь так, что перекрыл туда весь приток крови.

— Прости, красавица. Хочешь чего-нибудь выпить? — мне хотелось утащить ее подальше от своих друзей.

Так как я знал, какая концовка ждет эти отношения и что она уже начала мелькать на горизонте, я хотел отдалить ее от группы своих друзей, насколько это возможно. Я хотел, чтобы у нее не осталось никого, с кем бы она могла поговорить, никого, к кому бы она могла обратиться. Причиняя Норе боль, насколько это вообще возможно, я причиню боль «ему». От этих мыслей кислота начала разъедать мои внутренности еще быстрее.

— Так какой у тебя был самый любимый подарок, который ты получил на Рождество? — Нора положила руки на мои бедра, пока я пил воду из бутылки, которую взял из ведерка.

— Не знаю, — я пожал плечами и обвел взглядом танцевальную площадку, избегая ее вопроса.

— Ой, да ладно… У тебя должен быть любимый подарок. Электронная собака? Нет, ты же рос в богатстве. Это была «Мазерати», которую тебе вручили, когда тебе было двенадцать? — негромко засмеялась она.

Теперь Норе было абсолютно комфортно находиться рядом со мной. Пойманная в мои расставленные сети. И становилось все сложнее и сложнее запутывать ее в них. С одной стороны, я достиг того, чего хотел. Но с другой, в довесок к этому пришло то, чего я вообще не ожидал. У меня появились настоящие чувства к этой девушке. Я думал, что буду способен избежать этого, защитить себя от эмоций, которые придут из-за того, что я провожу так много времени с одним человеком. Но нет прививки от этого… И теперь мне не все равно. Я словил себя на мысли, что пытаюсь рассмешить ее или жажду ее прикосновений, когда мы находимся в комнате полной людей.

Я глубоко задумался, постукивая пальцем по подбородку.

— Ладно… Когда мне было восемь, мне подарили гитару. «Martin Vintage» тысяча девятьсот двадцать шестого года. Она была красивой. Отполированное дерево и идеально натянутые струны. Я проводил часы за ней, пытаясь играть и делая песни еще более идеальными с ее помощью.

— Не знала, что ты умеешь играть на чем-то, — она улыбнулась, пораженная моим откровением.

— Да, моя мама пыталась научить меня, это она была у нас в семье с музыкальными талантами — сказал я, мои руки замерли на ее спине.

— Она все еще играет? — негромко спросила Нора; она знала, что до этого я никогда прежде не упоминал о своей матери.

Кто-то засмеялся на заднем плане, когда группа начала менять песни. Я слышал, как до меня доносятся разные звуки, по венам потекла ярость, когда я начал думать о той роли, которую сыграла ее новая семья в смерти моей матери.

— Нет, не играет, — ответил я, тщательно все обдумав.

Нас прервал голос, взявший в руки микрофон.