— Не прошли. — внутреннее восхищение шепчет, что силы в голосе моего альфы намного больше. Она осязаема и невыносимо хороша.
Сиэлин, о чем я только думаю в эту непростую минуту? О том, что хочу оказаться в его объятиях, но уже настоящих, и быть как можно дальше от этого странного места с ужасным запахом и пугающим хозяином.
— Дядя, как я понимаю, ты чего-то от меня хочешь. Предлагаю тебе личную встречу и обсуждение интересующего тебя вопроса дня, скажем, через два. А сейчас позволь забрать мою невесту и спокойно покинуть твою территорию.
— Невесту? О ком ты? — с усмешкой на тонких губах интересуется Эрнандо и смотрит на Патрицию. Мое сердце начинает биться с бешеной скоростью. — Разве не эта девушка была представлена, как твоя невеста? Когда, кстати, планируете свадьбу? Мне ждать от тебя приглашения?
— К чему этот спектакль? Уверен, тебе прекрасно известно, что эта девушка моя бета, а никак не невеста. — ровным голосом парирует альфа, а мои глаза начинают метаться от него к Патриции и обратно.
Что я вижу в ее глазах?
Извинение?
Смущение?
То есть, я правильно все расслышала, и она его бета? Не невеста? И не была ею? Но зачем они нас обманывали?..
— А моя
— Племянничек, ты явился на мои земли без приглашения, но я все равно рад тебя видеть. Чему я не рад, так это неприятным вещам, которые ты говоришь. — хмурится старший оборотень. — Наша милая Дженнифер у меня в гостях. И она здесь для того, чтобы ей, наконец, раскрыли глаза на правду.
— Меня тоже расстраивает, что ты не точно подбираешь слова. — отвечает Оуэн, и в комнату будто проникает порыв холодного ветра. — Слово «наша» неуместно. Дженнифер только
— Ладно-ладно. — оборотень в ответ разводит руками и начинает чересчур громко смеяться, наиграно. — Но позволь даме самой решать, с кем она захочет остаться. И, кстати, хорошо, что вы с Мэйсоном здесь. Мэйсон, а ты сильно вымахал, приятель. — снова берет в руки телефон. — Давайте мы сейчас позвоним вашему отцу. Зададим один интересующий нас с Дженни вопрос, а потом будем решать, кто куда едет, или кто где остается. Дженни, я все же склоняюсь к видео-звонку.
Набирает номер и через пару мгновений по комнате разносится папин голос.
— Слушаю.
— Питер, рад тебя видеть. — улыбается Эрнандо.
— Хотел бы я сказать тоже самое, — звучит в ответ, — Но ты знаешь, я не люблю врать.
— И это нам сейчас очень на руку. Мы тут все жаждем задать тебе один вопрос. — он крутит камерой телефона, поочередно показывая отцу Оуэна, а затем и нас с Мэйсоном. — Собрались, как видишь, тесной и крайне приятной компанией. Вопрос жизненно важный. Больше всего он волнует нашу Дженни. Дженни, готова спросить Питера о судьбоносном дне?
— Папа… — говорю я. Голос звучит сорвано и глухо, а произнести оставшуюся часть и вовсе отказывается. Я просто не могу сказать вслух эти слова. Не могу…
— Девочка нервничает. — заботливо вмешивается Эрнандо. — Но ее можно понять. Потому давай я ей помогу. Питер, пролей свет на интересный факт твоей биографии и будь волком, сдержи слово. Не соври нам.
— Эрнандо перестань играть в свои игры. — рык отца даже через телефон звучит крайне пугающе. — Отпусти моих детей и встреться уже со мной один на один, как ты давно этого хотел.
— Никаких игр, Питер. И никто не держит твоих детей, они сами нагрянули к дяде в гости. Просто скажи правду о том, что случилось много лет назад. Признайся нам всем. Разве не ты убил настоящих родителей нашей милой и славной Дженнифер?
— Папа… — мольба сама вырывается из горла.
Мне хочется сказать отцу, что ему не следует отвечать на этот дурацкий вопрос. И что я уверена в нем. Понимаю, что дядя Эрнандо делает все это специально, преследуя какие-то свои грязные цели. Но мое сердце тоскливо замирает, когда папа вдруг говорит:
— Да, это сделал я. Но я готов объяснить…
— Вряд ли нам понадобятся твои объяснения. — отвечает Эрнандо и обрывает звонок. Переводит взгляд на меня. — Милая Дженни, мой дом открыт для тебя. Я обещаю предоставить полную защиту и наивысший комфорт. Но выбирать тебе. Остаться здесь со мной, с оборотнем, не сделавшим ни тебе ни твоей
«Да, это сделал я» - мучительным эхом бьется в голове голос того, кого я долгие годы называла «папой» и болью отдается в груди. Мне становится душно, страшно, невыносимо. Холодные мурашки сбегают по спине. Комната вокруг начинает кружиться, а стены давить и угрожающе сжиматься. В ушах снова явственно звучат те пугающие крики. Боясь, что воздуха становится все меньше, я делаю маленький шаг к альфе, тяну к нему руку, пока второй опираюсь на стол, в надежде сохранить шаткое равновесие, и выталкиваю из себя глухое:
— Хочу к Оуэну.