Избранные новеллы

— Но почему ты и теперь — я хочу сказать, когда он вернулся обратно, — почему ты и теперь не выбрался с ним познакомиться? Вопрос о праве на преследование дичи тогда бы вообще не возник.

Хадрах посмотрел мне прямо в глаза, из-за пристальности взгляда даже наклонившись вперед. Потом он отвел лицо, кивнул и промолвил «Ага!», после чего в обычной своей грубоватой манере продолжал:

— Познакомиться… прикажешь мне приглашать в гости этого мелочного торговца только из-за того, что он еврей? Хотя кроме тебя есть и еще один человек, который придерживается того же мнения. Странными проблемами вы забиваете себе голову, вы оба, совсем как молодежь. Познакомиться? Да я вообще ни с кем больше не хочу знакомиться. С самим собой — и то не хочу. А вдобавок это и вообще невозможно. Знаком ли я, к примеру, со своей собственной женой? Как по-твоему? А может, оно так и лучше — не быть знакомым с самым близким тебе человеком? Я во все времена вел себя очень осторожно. — «Очень осторожно» он повторил несколько раз, рассеянным тоном, словно был всецело занят техническими неполадками в диктофоне, хотя техника эта была очень проста, да и управлялся он с ней, как я мог заметить, вообще не глядя.

Ну, короче говоря, он возился с кнопками, покачивал головой и, обнажив в наигранной улыбке крепкие зубы, задал себе и мне такой вопрос: «Что, собственно говоря, Маура вообще имела в виду?» Он постучал по диктофону. Сегодня утром, одеваясь, он, наполовину из любопытства, наполовину чтобы угодить Мауре, ненадолго включил его, но потом снова выключил, уж слишком торжественным тоном все это говорилось — да и вообще! Взять хотя бы название «Коронованный зверь»!

Я повторил название, проверил его на слух и хотел поразмыслить над его значением, но тут Хадрах спросил:

— А вообще-то ты знаешь эту историю? Маура утверждает, будто существует такая легенда.

Лично я эту легенду не знал. Хадрах сидел, склонившись над диктофоном и поставив его на откидной столик, за которым обычно работал по дороге. И голосом, который стал дребезжащим и тягучим от полного непонимания того, что наговорила на пленку Маура, он начал рассказывать о некоем византийском императоре по имени Василий, которому однажды перестала подходить по размеру его корона с лилиями — она слишком глубоко съезжала вниз по его седым волосам.

— В чем же дело? — задались все вопросом. Да и святая икона отреагировала как-то необычно. Нарисованная на ней Богоматерь перестала улыбаться, потому что ангелы со своей стороны перестали отводить с ее лица некое покрывало, понимаешь. А я изволь все это выслушивать. Император, значит, бегает и вещает о некоем звере, а в результате вся Византия начинает так его называть, поскольку этот самый Василий, до того как заделаться императором, был простой крестьянский мальчик родом из Македонии, короче, для знатных византийцев и в самом деле зверь, увенчанный короной. Но император не удовольствовался подобным толкованием, что в общем-то нетрудно и понять. Но как все это прикажете понимать мне? Да еще в гардеробной? Я не ношу на голове короны, ни с лилиями, ни без, шапка моя мне до сих пор не велика, и картины у меня нет, с которой ангелы должны отводить покрывало, и евнухи вокруг меня не толпятся, и варяги-стражники тоже нет. И пусть даже мой отец был бедным крестьянином из Эйфеля, императором Византии я так до сих пор и не стал. Спору нет, на охоту я ходить люблю — ну и кой-какой успех у меня тоже был, что было, то было… Если отвлечься от того, что вместе с этим престранным дорожным провиантом — так она это изволит называть — Маура запустила мне вошь в голову. Вот я и спрашиваю себя, что это за Василий такой и что за коронованный зверь. Василий доходит до того, что желает проскакать верхом на этом звере. Ну и глупый же он человек, вся Византия хихикает по адресу этого дюжего императора, у которого вдруг усохла голова, а теперь он бегает, пророчествуя повсюду, и при каждом удобном случае поясняет, будто, во-первых, он ведать не ведает, что это за коронованный зверь такой, во-вторых же, твердо решил скакать на нем отважно и богобоязненно, ну а в-третьих, он не знает, куда именно скакать.

Я невольно засмеялся.

— Чего это ты так разволновался? — спросил у него я. — Этот царственный недоумок явно произвел на тебя впечатление, или, вернее сказать, его коронованный зверь. Включи диктофон, признаюсь, ты возбудил мое любопытство.

— Ну ладно, — Хадрах попытался улыбнуться, — только не с самого начала, не то я запутаюсь.

И снова в нашей машине зазвучал голос Мауры, чуть хрипловатый из-за усиленного курения, мрачный, самодовлеющий голос, на дно которого ушла Кетхен из Хайльбронна, хотя еще и не совсем умершая.