Избранные письма. 1854–1891

¹⁴Азя — в замужестве Скуратова, вероятно, дочь или родственница барона Д. Г. Розена, в чьем нижегородском имении Спасское Леонтьев был домашним врачом после Крымской войны.

¹⁵Булгаков-Незлобин — московский литератор Булгаков, писавший под псевдонимом Незлобин. Других сведений о нем не найдено.

84. М. В. Леонтьевой

19 января 1878 г., Москва

<…> В субботу еду в Петербург представляться светлейшему¹ с 200 руб<лями>, и с двумя рекомендательными письмами весьма надежного источника. От дамы², которая знатна и когда-то, видимо, была красива. Она в постоянной переписке с князем Горчаковым <…>.

Статьи мои газетные так и пекутся; посмотрим только, будут ли подавать их на стол. <…>

Публикуется по копии (ЦГАЛИ).

¹…еду в Петербург представляться светлейшему… – Имеется в виду светлейший князь Александр Михайлович Горчаков (1798–1883), дипломат, государственный канцлер, воспитывался вместе с А. С. Пушкиным в Царскосельском лицее.

²От дамы… – Неустановленное лицо.

85. Н. Я. Соловьеву

30 января 1878 г., Любань¹

Вот откуда Вам пишет Ваш придирчивый, но искренний друг, Ваш «чччерт – ретроград и ханжа!», который с монахами умеет разговаривать только о «молоке», вот откуда он шлет Вам привет и новую статью «Голоса» о «Женитьбе Белугина». Я очень горжусь тем, что я первый понял ясно, какие залоги драматического успеха таятся даже и в незрелой и грубой «Разладице» Вашей. <…>

Меня в «Голосе» тоже отделал Е. Марков² за то, что «Одиссей» без завязки и движения, и поделом. Я с ним согласен, но что Тургенев и Достоевский выше меня, это вздор. Гончаров, пожалуй. Л. Толстой, несомненно. А Тургенев вовсе не стоит своей репутации. Быть выше Тургенева – это еще немного. Не велика претензия. Один язык его для человека понимающего, что такое язык сильный (Гоголь, Щедрин) или язык изящный (Пушкин, Грановский, старик С. Аксаков, Марко Вовчок), один язык Тургенева, никогда ни сильно-грубый, ни изящно-простой, ни увлекательно-цветистый, а какой-то мелочный и дряблый, может вызвать отвращение. Особенно «Записки охотника» <…>.

Публикуется по автографу (ГЛМ).

¹Любань – дачное место и железнодорожная станция в 77 верстах от Петербурга. Отвыкший от городской жизни, а также по экономическим соображениям, Леонтьев после нескольких недель пребывания в Петербурге переехал в Любань и поселился там на одной из дач.

² Евгений Львович Марков (1835–1903) – писатель, публицист и земский деятель. Его статьи в «Голосе» имели шумный успех. Один из первых оценил талант Л. Н. Толстого.

86. М. В. Леонтьевой

11–14 февраля 1878 г., Петербург

<…> Губастов находит, что мои акции в министерстве¹ стоят очень высоко. И мне самому это кажется; все очень любезны, и все влиятельные лица выражают готовность дать мне хорошее место. Не будь я так привередлив и разборчив, то и разговору бы не было. Но я стал на одном, что, кроме Константинополя, ничего бы не желал. А в Константинополь нелегко. Впрочем, я решился принять и другое что-нибудь в случае крайности. Теперь дело остановилось на мысли, чтобы сделать меня 2-м драгоманом для дел с патриархией²; жалованья 4500 и квартира. Главная трудность в том, что дела политические таковы, что никто сам не знает, что завтра будет, мир или война³… <…> Скажу еще, что место в Константинополе для дел с патриархией я сочту за истинный дар Господень. И Т. И. Филиппов⁴ придать готов этому духовное значение, а он не менее нас с тобой православен. Поэтому, голубчик, помолись ты поусерднее за это дело, я в твою честную и трудовую молитву ужасно верю и… даже боюсь ее, так что не знаю, как приступить к описанию тебе некоторых других моих дел и событий дня. Впрочем, слава богу, опасного в них мало; вероятно, и не будет, ибо, с моей стороны, есть все-таки знакомая тебе честность речи, а с той, если не ошибаюсь, много воли и «себе на уме»… Ты угадала или нет? Ну, конечно, ямщичок⁵. Дело пошло очень скоро, но мы оба спешим каждый по-своему, ставим себе тесные рамки и не хотим выходить из них. Она удивительно мила; и хитра, и смела донельзя. Ее «развивать» – куда! Едва ли уж не она меня развивает. По крайней мере, она заставляет меня упражняться в такой тончайшей дипломатии, что мне и передать себе трудно, как это делается. <…>

Одним словом, всего тебе не передать. Впрочем, я еще одно скажу. Мне кажется, и мать⁶, и 20-летний брат⁷ догадываются. И отчасти мешают, отчасти – нет. Мать либеральна, обожает детей и слаба противу них, а брат, не знаю, что думает. Вчера мы с ней при них заспорили. Мать вступилась за дочь, а брат говорит: «Оставь, мама! Il ne faut pas mettre le doigt entre l'arbre et l'écorce[27]. Может быть, люди находят удовольствие в пререканиях, и им очень досадно, что другие мешают ссориться».