Избранные письма. 1854–1891

Prouvez donc qu'on a eu raison de dire: «ce que femme veut – Dieu le veut!» Il faut que je suis nomm'e `a Constantinople! Soyez donc femme! Ayez donc des entrailles pour moi; je n'exige pourtant de vous ni les entrailles d'une m`ere, ni m^eme celles d'une 'epouse tr`es 'eprise de son mari. Non! N'ayez pour moi les bonnes et fid`eles entrailles que j'eusse eu (правильно ли?) pour vous et pour votre mari si, par hasard, vous 'etiez `a Kozelsk sans place et surtout sans M. de Jomini et moi `a P'etersbourg `a c^ot'e de quelqu'un dans le genre de votre oncle. Vous avez juste assez d'esprit et d'imagination pour comprendre que je me serai mis en quatre pour vous ^etre utile. Mais puisque с'est d'ecid'e depuis longtemps que vous ^etes moins bonne que moi – mettez vous en deux, cela suffit.

J'ai eu un moment l'id'ee d''ecrire aussi au Prince Gortchakoff lui m^eme, pour lui rappeler l'histoire de ma m`ere, mais j'y ai renonc'e sur le champ. J'ai eu peur de g^ater l'affaire par quelque exc`es de z`ele, et j'ai pr'ef'er'e livrer la question `a son d'eveloppement naturel sous les auspices de M. votre oncle.

Je n''ecris rien `a M. Ignatiew, mais j''ecrirai une lettre res-pecteuse `a Madame, en la priant de me rappeler au souvenir du G'en'eral. Enfin, comme il ne s'agit que de la sinc'erit'e de M. de Jomini, dont je ne doute pas et votre activit'e en ma faveur (dont je doute un peu), mais surtout de la volont'e de Dieu qui peut inspirer `a tout le monde des bons sentiments pour moi, je termine cette petite lettre le coeur un peu gros, mais l'esprit tran-qulle.

Adieu! Adieu! Adieu!

Mes respects profonds `a Mad. la baronne; mille choses `a M-lle Perdicary; j'embrasse Marika (qui m'a tout `a fait oubli'e); j'embrasse Aleko (любопытный носик), j'embrasse Marie-Th'er`ese; je les aime et je les b'enis.

Adieu, Madame Onou.

Votre d'evou'e C. L'eontiew.

P. S. Ne croyez pas que j'ai oubli'e Афина pas m^eme pour un instant! Mais s'est par 'egard pour le voisinage du nom de votre respectable tante, que je ne la cite qu'au post-scriptum. «Fleur des jardins d'Alep, que Bulbul en choisit pour chanter et languir sur son calice ouvert!; Voila un p^ale rayon de soleil du Bosphore qui perce dans la brume affreuse de notre d'et'estable capitale.

Впрочем, теперь Страстная неделя. Поэтому продолжать не буду. Право, я бы ей на приданое дал, если бы меня сделали Генер<альным> Консулом в Царьграде! Никогда не забуду, как она мне с дочерним чувством и улыбкой чинила перчатки!

П Е Р Е В О Д

Мадам Ону! Мадам Ону! Мадам Ону!

Докажите же наконец, что справедливо говорят: «Чего хочет женщина – того хочет Бог!» Необходимо нужно, чтобы меня назначили в Константинополь! Войдите же в мое положение; впрочем, я не требую от Вас ни чувства матери, ни тем паче супруги, страстно увлеченной своим мужем. И даже того надежного и доброго отношения, которое я выказал бы Вам и Вашему супругу, если бы по какой-либо случайности Вы оказались в Козельске без места и, главное, без г-на Жомини, а я был бы в Петербурге возле кого-либо наподобие Вашего дядюшки. У Вас достанет ума и воображения понять, что я разорвался бы на четыре части, чтобы помочь Вам. Но поелику давно уже решено, что Вы не столь добры, как я, – разорвитесь надвое, сего будет достаточно.

На какое-то мгновение мне пришла мысль написать к самому князю Горчакову и напомнить ему историю моей матушки, но я сразу же отказался от этого. Побоявшись испортить дело излишним усердием, я предпочел оставить все своему естественному развитию под покровительством Ваше-1 го дядюшки¹.

Я ничего не пишу г-ну Игнатьеву, но пошлю почтительнейшее письмо мадам² с просьбою напомнить обо мне генералу³. И наконец, поскольку дело не в искренности г-на де Жомини, которая не вызывает у меня сомнений, и не в Вашей деятельности ради моей пользы (чему я не вполне доверяю), но в воле Божьей, могущей внушить всем добрые ко мне чувства, я заканчиваю это небольшое письмо хоть отчасти и с тяжелым сердцем, но в спокойствии духа.

Прощайте! Прощайте! Прощайте!

Мое глубочайшее почтение г-же баронессе⁴, тысячу приветов мадемуазель Пердикари⁵, целую Марику⁶ (которая меня совсем забыла), целую Алеко⁶ (любопытный носик), целую Марию Терезию⁶; я их всех люблю и благословляю.

Прощайте, мадам Ону.

Преданный Вам К. Леонтьев.

P. S. Не подумайте, что я хотя бы на минуту забыл Афину⁷! Только из уважения к соседству с именем Вашей почтеннейшей тетушки я упомянул ее лишь в postscriptum'е. «Цветок алеппских садов⁸, избранница песен и воздыханий соловья; воистину, бледный луч босфорского солнца, пронзивший ужасный туман нашей отвратительной столицы».

Впрочем, теперь Страстная неделя. Поэтому продолжать не буду. Право, я бы ей на приданое дал, если бы меня сделали Генер<альным> консулом в Царьграде! Никогда не забуду, как она мне с дочерним чувством и улыбкой чинила перчатки!