Избранные письма. 1854-1891

Николай Яковлевич, простите, что долго молчал. Вы сами знаете, мало ли что бывает с людьми! Нынешний год здоровье лучше, зато забот гораздо больше. Едва успеваю писать и то все к сроку и к сроку. Я получил на днях Ваше письмо и отвечаю на него.

Насчет выражений моей благодарности скажу Вам: мало ли что! Что же из этого следует, что я Вам постарался сделать пользу? Добрых чувств в России много, твердых дел ужасно мало, и найти надежного и энергического друга не знаю как в других странах, а у нас очень трудно. Есть доброе сердце, преданность, искренность, нет энергии и твердости. И Вася и Евгений[411] способны любить друг друга, способны поделиться с ним деньгами, но попробуйте положиться на их память, на их труд, на их заботу. А таких, как они, в России больше, чем таких, как мы с Вами (я говорю не о способностях, а об надежности нашей в деле); как же Вы хотите, чтобы я не был тронут Вашими обо мне хлопотами и заботами? Это дороже денежной помощи, Вы сами знаете! Ну, довольно об этом.

Что сказать о себе? И жалуюсь, и не жалуюсь. Конечно, «египетские мяса» Кудинова вкуснее долговременной «Оптинской манны» (Вы не забыли Священной истории и ропота евреев в пустыне, когда им наскучила манна?). Агафья, Варя, Феничка, Андрей, Петр старик, Павел и т. д. — все это на месте. Все, слава Богу, верны себе, все при мне тотчас принимаются за работу. Наши вековые вязы над прудом, наши флигелечки, наши розы, липы, рощи — цело и неизменно. Но я немножко не тот; хуже в мирском отношении, лучше в оптинском смысле. Забитее, скучнее, букетов не делаю, розы напрасно цветут. Маши нет, как знаете, нет разделения труда: все на мне, начиная с кухни и кончая статьями в «Востоке». Больные, аренда, чистота двора и сада, почта, расходы, сроки процентов, болгарский вопрос, долги, долги, долги… Понимаете, что иногда чувствуешь? О том, что продолжать этот большой роман из русской жизни, который я было решил писать зимою думать невозможно. Невозможно углубиться и предаться той задумчивой и осмысленной лени, которая родит живые образы и наводит на неожиданные соображения. Я сегодня в первый раз почти по приезде сюда заметил, сидя после обеда один в своем флигеле, что деревья тихо шелестят и что мне это очень приятно. Что делать — воля Божия. Есть, впрочем, и хорошее: издание газеты «Восток»[412] дает мне в первый раз в жизни возможность говорить то, что я думаю о восточных делах. Прочтите «Наше болгаробесие»[413]. Затронул даже и самого Михаила Никифоровича Каткова. Но как? Прочтите. Пусть «Восток» продышит года два всего, и пусть я дышу — дело настоящее сделать можно. Это, конечно, хорошо; еще хорошо, что Людмила у меня все-таки бывает часто. Что бы я делал без ее дружбы? (…)

Публикуется по копии (ЦГИАЛ).

114. В. В. ЛЕОНТЬЕВУ. 19 ИЮЛЯ 1879 г., Кудиново

Володя, я очень рад, что ты достиг своей цели быть поближе к нам. На письмо твое я не отвечал вследствие известной тебе озабоченности.

Теперь позволь сказать тебе дружески и серьезно: я удивляюсь, как при благородном характере и честном сердце и т. д. ты поступаешь так бессовестно с взятыми на себя комиссиями. У несчастной Дятловой[414] взял ботинки и оставил ее без обуви, взялся побывать у Таисьи[415], считая это сам серьезным, и забыл адрес (я его узнал через других), мне пилы не прислал. И что хуже всего, вероятно — Всеволоду Соловьеву заказного письма до сих пор не отправил и из доброжелателя моего создал мне теперь, может быть, литературного врага. Знавши мое основательное недоверие к твоей аккуратности, отчего бы было не выслать мне тотчас же квитанцию?

На первое твое письмо мне отвечать было некогда; у меня Николка был при смерти, теперь ему лучше.

Вчера получил второе твое письмо — о деньгах, Сорокине[416] и Бабушкиной[417]. Какие у меня деньги!.. Я рублями у Агафьи и других занимаю. К тому же щелкановская почта давно переслала в Вязьме 25 рублей на твое имя из Сапожка. Если ты их не получил, виновата почта. Требуй.

Извини, что я больше не пишу. Я очень рад, что ты в Калуге, а Сорокин, во-первых, близорук, а во-вторых, ты, вероятно, все-таки дурно одет, а в-третьих, он и не обязан быть с тобой особенно ласков. Надо эти вещи заслуживать прежде их внешней, так и внутренней порядочностью. А осуждать людей легко. Таких хороших людей, как Вл. Ст. Сорокин мало. Когда бы мы с тобой были таковы!

Извини за дружескую, отеческую правду. В тебе есть прекрасные залоги, но необходимо тебя обтесать. Ты, Бог знает, как и с кем жил… Поселившись от меня близко, надо или подчиниться твердо моему влиянию и суду, или не ждать от меня никаких рекомендаций и т. п.

Ну, прощай. Желаю тебя видеть. Только остриженным и вообще более приличным, чем ты был до сих пор.

Обнимаю тебя.

К. Леонтьев.

Публикуется по автографу (ГЛМ).

115. В. В. ЛЕОНТЬЕВУ 7 августа 1879 г., Кудиново