Избранные письма. 1854-1891

Покажи ей все это. Я был вынужден все это сказать; она теперь подвижнее, живее, впечатлительнее меня, и поэтому у нее легче переменяется настроение и к худу, и к добру. А мне — избави Бог даже и от самых приятных и добрых чувств, если с ними неразрывно связаны тяжелые и грешные. Что делать: «есть время молчати, и есть время глаголити!» Жизнь моя теперь еще раз глубоко меняется; нужда заставит встречаться, и поэтому я долгом считаю предостеречь ее и указать ей прямо на мои пороки, которые гораздо сильнее, чем иногда кажутся с виду… «Боже, очисти мя грешного!» Много ли осталось жить?!

Ответа, пожалуйста, никакого не пиши на эту тему; беда мне эти рассуждения! Беда! И благодарить тоже за что-нибудь от нее не вздумай. Коротко и ясно: если бы я и 1000-чи ей достал и дал, то за ее труды и преданность я этим никогда не заплачу, они слишком велики. А если бы я… если бы я… не знаю, что сделал бы с ней за ее характер и за ее мнения, то и это «не знаю что» не выразило бы всего моего прежнего негодования. Оно тоже было слишком велико! И нехорошо возобновлять даже нечаянно эти чувства! Грехов, право, и так много! (…)

Публикуется по автографу (ГЛМ).

156. КНЯЗЮ К. Д. ГАГАРИНУ. 14 марта 1887, Москва

(…) Последний фазис общей, европейской политики меня пугает. Я очень желаю войны Франции с Германией, а России с Австрией и ее союзниками. В успехе России не сомневаюсь, а насчет тех 2-х желал бы монархии все-таки победы над республикой, но такой дорогой ценой, чтобы победитель сам был бы чуть жив, дабы нам вперед не мог мешать на Востоке. А невозможного тут ничего нет. Не дай Бог долгого мира! (…)

Публикуется по автографу (ЦГАЛИ).

157. К. А. ГУБАСТОВУ. 15 марта 1887 г., Москва

(…) Теперь о Ваших планах: ради Бога, Губастов, не женитесь; поверьте, вот случай заплатить Вам чуть не сторицей за Ваше добро — отговорить Вас, если сумею. Не женились раньше, избави Бог теперь. Ведь и Вы уже немолоды и не моложавы (простите!). Известного рода «состоятельность» счастья ведь и тени в эти годы не даст! Относительно русских девиц Вы совершенно правы, и Вы, с некоторою подозрительностью Вашею, с тем внутренним недоверием к себе, которые и я знаю и в которых Вы сами не раз мне сознавались, с русскою женою будете через два-три года самый несчастный и раздраженный муж. Наши дамы до того избаловались, что ужас!.. Я не говорю уже о «плотской» измене; я убежден, что умной и кроткой жене с этой стороны пожилой и тоже умный «русский» муж часто может многое простить; я говорю об их «правовом», так сказать, «фырканье», об их крайне неделикатном отношении к слабостям и недостаткам мужа, об их дурацком воображении, что они, дуры, словно обязаны иметь свое мнение обо всем и т. д.

Вспомните своеволие и неуважительность к мужу мад(ам) Ону, ехидство Хитровой, грубое сердце «Вашей» Ольги[493] (она очень жестока и груба; я ее жалел, Вы знаете, пока не узнал случайно ближе), истинное зверство и подлость Марии Николаевны Новиковой[494], более благородное, конечно, но очень лукавое и несокрушимое своеволие Ольги Новиковой (относительно мужа), вспомните, кстати, ужасный характер моей Марьи Владимировны (я ведь ее знал с детства, да и то жестоко ошибся в ней!). Ведь я еще целую хартию имен напишу подобных «козлиц» семейной жизни, и все будет то же. Исключений мало; Катерина Дмитриевна Тимофеева[495], которая, изменяя мужу физически, никогда не пользовалась его недостатками, а покрывала их всячески и никогда не оскорбляла Николая Васильевича[496], несмотря даже на весь его идиотизм. Игнатьева, быть может, но ведь она зато деревянная или каменная, а Николая Павловича[497] и пронять чем-нибудь трудно, кроме его тщеславия и честолюбия, а в этом они с женой солидарны.